В минувший четверг – 27 02 20 - в «Мангалочьем
дворике Анны Ахматовой» при РЦНК его активисты и гости обсудили две
литературных судьбы ярких, не признанных при жизни поэтов Серебряного века, -
Ксении Некрасовой и Марии Петровых. Директор ахматовского музея А.В. Маркевич рассказала историю
короткой жизни Ксении Некрасовой (1912-1958), снабдив её выдержками из
посмертного сборника «На нашем белом свете: Стихи, наброски, воспоминания
современников» (Екатеринбург, 2002). На сегодня это самое полное представление
её стихов, набросков, прозаических записей, стихов и воспоминаний о ней.
При жизни её называли «юродивым
поэтом, сумасшедшей» – недруги, завистники и чиновники из Союза писателей
– своего рода Министерства литературы -
«те, кто сами себя поэтами назначили». Её творчество называли «законченным образцом графомании», но она
была юродивая от поэзии. У неё нет в стихах привычной для советской поэзии
рифмы, зато есть в них самоощущение автора как первооткрывателя окружающего
мира. Она могла рифмовать, а могла отказаться от рифмы в одном и том же
стихотворении, или писать, вообще, свободным стихом. Но в поэзии главное —
образное, самостоятельное освежающее мировосприятие. Сегодняшняя западноевропейская
поэзия уже во многом от рифмы отказалась, но поэтов во Франции, Чехии, Польше
меньше не стало. Ксения Некрасова всегда верила в себя и продолжала писать
удивительные свежие стихи, открывающие обычный мир заново:
На сосновом табурете
блюдце чайное, как
море,
с голубой водой стоит.
Ходит по морю синица
с черным глазом на
боку.
За окошком снег идёт –
птица в комнате живёт.
При жизни К. Некрасовой был издан
только один сборник стихов в конце её жизни: «Ночь на баштане» (М.: Советский писатель, 1955) при помощи её земляка Степана
Щипачёва, а до шестидесятых годов прошлого века она никак не издавалась. Именно
эта тонкая книжечка с пожелтевшими страницами, в которой было опубликовано
всего чуть больше десятка стихов, мне попалась в руки после окончания школы, когда
я усиленно летом готовилась к поступлению в Московский государственный
университет и все выходные проводила в читальном круглом зале библиотеки. Она
располагалась прямо на рыночной площади
Чор-Су в Старом городе, судя по овальной планировке, в бывшем
помещении Православной церкви. Потом это
историческое здание снесли. На его месте поставили дополнительные крытые
торговые ряды. В найденном единственном прижизненном издании Ксении Некрасовой
меня поразило живописное стихотворение «Утренний этюд», в котором были строки, запомнившиеся мне на всю жизнь, словно
написанные не пером, а кистью художника: «А
солнечные лучи / начинаются с солнца / и
на лугах оканчиваются травой». В этом стихотворении автор наглядно и просто
объясняет: «И оттого-то и возникает в
пространстве / между живущим и говорящим / и безначальная боль, / и бесконечное
восхищение жизнью».
Автор книги «Воспоминания» (СПб,
2000), уроженец Ташкента, Эдуард Бабаев в своём очерке «Веер с чёрными
драконами» замечает, что «слушая Ксению
Некрасову, убеждаешься, что рифма не так уж обязательна в стихах, как кажется».
И подобных, точно передающих состояние природы строф, у неё было много, поэтому её больше всего
ценили художники Роберт Фальк, Илья Глазунов, Ирина Власова, Василий Миняев
и любили воссоздавать её ни на кого не
похожие графические и живописные образы, хотя она вовсе не была светской
красавицей. Эдуард Бабаев в своих трогательных «Воспоминаниях» о Ташкенте военных лет, где К. Некрасова оказалась
среди эвакуированных А. Ахматовой, Вл. Луговского, Н.Я.
Мандельштам, А.Н. Толстого,
К.И.Чуковского, образовавших особый
литературный «назначенный круг»,
пишет: «В ветхом ватничке, в длинном простом платье и в грубых башмаках,
Ксения Некрасова была похожа на огородницу. И жила она где-то «в горах». И лишь
изредка приезжала в Ташкент на один или два дня»[1].
Ксения Некрасова родилась 18
января 1912 года в селе Ирбитские Вершины Ирбиовершинской волости Камышловского
уезда Пермской губернии, ныне — посёлок городского типа Алтынай городского округа
Сухой Лог Свердловской области. Она была внебрачным ребёнком. Ещё одно
удивительное качество поэта: она всё время по-разному сочиняла свою
автобиографию и часто ошибалась в деталях.
В 1937 году журнал «Октябрь»
напечатал подборку стихов молодой поэтессы с предисловием Николая Асеева,
позднее безуспешно хлопотавшего, чтобы её приняли в Союз писателей. В 1937—1941
училась в Литературном институте, не окончила из-за войны. В конце 1930-х годов
Ксения встретила Сергея Высотского, работавшего горным инженером на одной из
шахт Подмосковного угольного бассейна. Родился сын Тарас. Летом 1941 года
персонал шахты, где работал муж Ксении, вместе с семьями был отправлен в
эвакуацию. По дороге эшелон бомбили, Ксении контузило правую руку, а сына убило
(по другой версии он умер зимой 1941/42 гг.). Через несколько недель поезд
прибыл в шахтёрский городок Сулюкта Ошской области Киргизской ССР (ныне в
Баткенской области Киргизской Республики). Там тяжело заболел муж и потом
скончался, и Ксения жила милостыней. Осенью 1942 года она отправилась искать православный
храм. Как она сама потом рассказывала, чтобы умереть на его пороге и быть
похороненной по православному обряду. Кто-то рассказал ей, что ближайший
действующий «русский» храм находится в Ташкенте. Дорогу в двести километров она
преодолела пешком.
В Ташкенте нашлись хорошие люди, из
Академии наук, заботились о ней, а потом опеку над ней взяла Анна Ахматова, с
которой она познакомилась в 1943 году, учтиво обращаясь к ней: «Здравствуйте,
поэт!» (из воспоминаний Э. Бабаева). В воспоминаниях об Ахматовой есть свидетельство,
что якобы строгая на похвалу Анна Ахматова сказала, что она «знала двух женщин-поэтов
– Цветаеву и Некрасову». И когда Ахматова заботилась о Некрасовой, это многих
из окружения Ахматовой удивляло и даже возмущало. Благодаря ей Ксения получала писательский паёк. В 1944
году Ахматова проводила её в Москву и дала рекомендацию для вступления в Союз
советских писателей. Членский билетик помог бы ей продолжить работу и облегчить
её весьма трудное бытовое положение. Но в Союз писателей её так и не приняли.
В 1945 году
Некрасова познакомилась с супругами Робертом Фальком и Ангелиной
Щекин-Кротовой. Ксения часто бывала в этом доме, художник-модернист Фальк
нарисовал два десятка её графических портретов — набросков, эскизов, а в 1950
году — большой портрет. Своего жилья в Москве у неё не было, и она скиталась от
одних знакомых к другим. Некоторое время она проживала в посёлке Болшево. В
1955 году в Москве в издательстве «Советский писатель» вышел сборник стихов
Некрасовой «Ночь на баштане». Ксения
Александровна Некрасова умерла 17 февраля 1958 года в Москве от инфаркта,
прожив только 46 лет. Урна с прахом захоронена в колумбарии Донского кладбища.
Через месяц после смерти поэтессы вышел её второй сборник «А земля наша
прекрасна!». Через два года «Советский писатель» выпустил сборник вторично,
значительно расширив его содержание.
А.В. Маркевич
прочитала библиографию поэта, в которой
все наименования изданий относились к позднему посмертному периоду: «Нет пророка
в своём Отечестве». На выставке в ахматовском были представлены отдельные
издания из этого библиографического списка и её колоритные портреты с простыми
очертаниями круглого курносого лица и большими чёрными глазами. Альбина
Витольдовна и автор этих строк прочитали несколько полюбившихся стихотворений
Некрасовой, вызвавшей в публике восторг. Среди них было посвящение А.
Ахматовой, подтверждающее правдивость мелких биографических деталей очерка Э.
Бабаева о ней. Интерес к жизни и творчеству К. Некрасовой вызвали также
посвящения поэтов Ярослава Смелякова, Бориса Слуцкого («Какие лица у поэтов»),
Евгения Евтушенко («Я никогда не
забуду про Ксюшу»). Их дополнили рекомендательные
характеристики в СП Михаила Светлова, записки Леонида Мартынова и исследование
творчества К. Некрасовой профессора кафедры русской литературы ХХ века
Уральского федерального университета Леонида Быкова, составителя наиболее
полного сборника «На нашем белом свете: Стихи, наброски, воспоминания
современников» (Екатеринбург, 2002). В
ахматовском музее читали её лирические зарисовки «Ночное», «Из детства» и
другие, в которых часто отсутствовали рифмы, но
зато было главное – свежесть и новизна. Все присутствовавшие гости
выразили неподдельный интерес к творчеству Ксении Некрасовой и единодушно разделили мнение М. Светлова о её творчестве,
чья сверхзадача была - «единство природы
и человека. У нее цветы, как люди и люди, как цветы».
К. Некрасова ничего другого делать не умела и жила во имя
своих стихов и сама была уверена, что
она поэт, несмотря на её роковую непризнанность, исходящую от властных
партийных структур.
На столе открытый лист
бумаги,
чистый, как нетронутая
совесть.
Что-то запишу я
в памяти моей?
Почему-то первыми на
ум
идут печали.
Но проходят и уходят
беды,
а в конечном счёте,
остаётся
солнце, утверждающее
жизнь.
***
Когда стоишь ты рядом,
я богатею сердцем,
я делаюсь добрей
для всех людей на
свете,
я вижу днём —
на небе синем — звёзды,
мне жаль ногой
коснуться листьев жёлтых,
я становлюсь, как
воздух,
светлее и нарядней.
А ты стоишь и
смотришь,
и я совсем не знаю:
ты любишь или нет.
Ксения Некрасова одна из немногих
поэтов дала одну из самых точных характеристик того времени, в которое ей
выпало жить:
ХХ век
конца сороковых годов
стоял – налитый до краёв
свинцовой влагою
трагедий,
хотя и кончилась
война.
Знаток Серебряного века Вадим Фомичёв и филолог Елена Васильева-Чеботарёва сделали доклад о жизни и творчестве поэта и
переводчика ХХ в. Марии Петровых. Мария
Петровых (1908 – 1979) – замечательный русский советский лирик, переводчица,
автор книги стихов «Дальнее дерево», прошла загадочной тенью по русской поэзии
ХХ века. Из воспоминаний поэта Давида Самойлова: «Впервые я увидел Марию через
несколько лет после войны. Хрупкая, большеглазая
женщина… Она была хороша, хотя почему-то трудно назвать её красавицей. Во
внешности её была усталость, одухотворённость и тайна…». Из воспоминаний Михаила Ландмана: «Петровых
любила Фадеева. Он был для неё глубинной любовью».
Александр Фадеев (1901- 1956) -
советский писатель, журналист, военный корреспондент, автор популярных романов
«Разгром», «Молодая гвардия». Роман Александра Фадеева с Марией Петровых начался
со знакомства с её стихами. 19 августа 1942 года он пишет: «Не помню, кто
показал их (стихи) мне… Если не возражаете,
я прошу вас прислать на моё имя всё, что вы написали…». Фадеев – последняя
любовь Марии, любовь счастливая, тайная, мучительная, запретная, трагически
оборвавшаяся с его смертью. В 1953 году в городе Дубулты влюблённые провели
вместе несколько незабываемых дней. И появилось стихотворение, ставшее, по
словам А. Ахматовой, шедевром любовной лирики: «Назначь мне свиданье на этом свете. /
Назначь мне свиданье / в двадцатом столетье…».
Трудно представить более странную
пару. Они были не похожи по судьбам, творческому пути, социальному положению,
дружеским связям. Круг Петровых – русская интеллигенция: Анна Ахматова, Осип
Мандельштам, Борис Пастернак, родственники по духу. Фадеев – «писательский министр»,
фаворит Сталина, убеждённый большевик, женатый на звезде МХАТа Ангелине
Степановой. Но любовь соединила несоединимое.
Творческая судьба Марии Петровых схожа
с жизнью Ксении Некрасовой тем, что обе они были талантливы и обе не
признаны по достоинству властью. Единственная
книга Марии Петровых при её жизни вышла не в Ярославле, где родилась, не в
Москве, где прожила большую часть жизни, а в Армении. Армения была благодарна
Марии Петровых за её переводы из Ваана Терьяна, Сильвы Капутикян, других поэтов
и за её огромную любовь к этой стране, которую она выразила в своих стихах: «На свете лишь одна Армения, / У каждого – своя. / От робости, от неумения / Её
не воспевала я…». Стихотворение «Армения» на литературном вечере
выразительно прочитала Ирина Парамонова.
Её первая
книга, - отметила Е. Васильева-Чеботарёва, -
была названа не без умысла – "Дальнее дерево". Знакомая с
ранней юности со всеми ведущими российскими поэтами, сама в поэтическом лесу она
стояла на обочине, "дальним деревом". Написавшая первое стихотворение
в детстве, рано осознавшая себя поэтом, но державшая в руках свою первую книгу
в шестьдесят (!) лет, она чувствовала неловкость, как женщина, всю жизнь
ходившая в неброском, увидала бы себя вдруг в чём-то ярком, привлекающем взоры.
Мария Петровых смогла в стихах разных лет откровенно рассказать о «муках
творчества», о том, как начинаются стихи и чем они заканчиваются:
Какое уж тут
вдохновение, - просто
Подходит
тоска и за горло берёт,
И сердце
сгорает от быстрого роста,
И грозных
минут наступает черёд,
Решающих
разом – петля или пуля… -
и в конце жизни горестное признание: "Бесценный дар поэта / Зарыла в землю я."
Она
родилась в 1908 году. До революции жили под Ярославлем, в селе Норское, где
отец, инженер-технолог, более четверти века проработал на хлопчатобумажной
фабрике. Её окружала неброская красота российской природы, величавая Волга, в
саду – берёзы, два больших кедра, жасмин, крыжовник, "леса кругом были
чудесные", - вспоминала Мария Сергеевна.
Семья была большая, пять человек детей. В юности, и в зрелые
годы Мария Петровых была мужественной, знала, что опираться надо только на саму
себя: «Пока ещё дышишь – работай, не
сетуй, / Не жди, не зови...».
Окончив школу,
уехала в Москву и поступила на Высшие государственные литературные курсы.
Экстерном окончила Московский университет. На одном курсе с ней учились Арсений
Тарковский и Юлия Нейман... Много писали стихов... Молодость её соединяла в
себе мучительную тоску и безудержное веселье. Она не носила стихи по редакциям.
Было без слов понятно, - признаётся поэт, - что они "не в том ключе":
Мы начинали без заглавий,
Чтобы
окончить без имён.
Нам даже
разговор о славе
Казался
жалок и смешон.
В своих дневниках с горькой усмешкой писала: "При жизни я была так глубоко забыта, / Что мне последнее забвенье
не грозит".
За год до
начала переводческой работы, в 1933-м, она познакомилась с Анной Ахматовой:
"Пришла к ней сама в Фонтанный дом. Почему пришла? Стихи её знала смутно.
К знаменитостям тяги не было никогда. Ноги привели, судьба, влечение
необъяснимое... Пришла как младший к старшему. Через четверть века к Марии
Петровых на поэтический семинар при Союзе писателей придут Толя Якобсон, Наташа
Горбаневская, Миша Ярмуш, Аля Орловская и Миша Ландман.
Михаил Ландман
вспоминает о Марии Петровых: "Марию Сергеевну Петровых я всегда ощущал
поэтом по той формуле, что дана Блоком в статье "О назначении поэта".
Поэт – это не тот, кто пишет стихами, поэт – это, прежде всего, человек особого
склада, который по-особому воспринимает мировые явления и приводит их в
гармонию. Если я бы не боялся быть тривиальным, я бы сказал, что поэт – это
соавтор Творца или, по формуле Пастернака, "великий бог деталей"... И
вот такой личностью для меня была Петровых, а ведь я повидал многих знаменитых
людей, писавших стихи. Пастернак ощущал её особую чувствительность и
напряжённый нерв восприятия жизни. Ахматова высоко ценила её, тоже, думается,
именно за это. Язык Мария Сергеевна
знала до таких невыразимых тонкостей, что равных ей не было даже среди её
друзей, таких мастеров поэзии, как А.Тарковский, А. Штейнберг, С. Липкин,
В.Звягинцева, Д. Самойлов. Ахматова к её (Марии Петровых) мнению с особым
трепетом прислушивалась".
О первой
встрече с Ахматовой рассказывает сама Мария Сергеевна. Она прочла ей
тогда свои первые стихи. Ахматова отнеслась к ним без особого
энтузиазма, так показалось Петровых... Спустя некоторое время в общежитии, где
она обитала, появилась комендантша, сказала, что к ней пришла какая-то женщина.
Мария Сергеевна решила, что это кто-то из родни, вышла, в чём была. И обомлела,
узнав Ахматову. С этого дня и началась их многолетняя дружба. А то, что они
всегда разговаривали на равных, было видно невооружённым глазом. Разве кто-то сказал
об Ахматовой так ёмко, с такой ювелирной точностью и так кратко:
Ты сама себе
держава,
Ты сама себе
закон,
Ты на всё
имеешь право,
Ни за кем нейдёшь
вдогон.
Прозорлива и
горда
И чужда
любых иллюзий...
Лишь твоей
могучей музе
По плечу твоя беда...
Это 1963
год. Ахматова ещё жива. А вот Ахматова о Петровых: "Маруся знает язык как
Бог...". М. Петровых пережила
А.Ахматову на 13 лет. А.Ахматова умерла в 1966, М. Петровых в 1979 году. Через
год после ухода Анны Андреевны Мария Петровых все еще скорбела, чувствуя
безысходное одиночество.
На
литературном вечере в «Мангалочьем дворике» Елена Васильева-Чеботарёва
прочитала посвящение О. Мандельштама Марии Петровых: : "Мастерица
виноватых взоров, /Маленьких держательница плеч...". Он тоже ухаживал
за ней. Потом его арестовали. Надежда
Яковлевна, жена Мандельштама, поехала к нему на свидание, а вернувшись,
рассказывала в ужасе: "Вы знаете, Ося сказал, он хочет, чтоб Марию
Сергеевну тоже посадили, и их отправят в одно место куда-нибудь, и она там его
полюбит"[2].
С Борисом
Пастернаком Мария Сергеевна, по её словам, была знакома с 1928 года. Но
подружились они в Чистополе, во время эвакуации, в конце 1941 года, уже после
смерти Цветаевой. Б. Пастернак устроил ей поэтический вечер, Мария Сергеевна
бережно хранила объявление, написанное его рукой. Мария Петровых больше
всех обречённо любила Александра Фадеева
и посвятила ему знаменитое стихотворение, которым завершила рассказ о ней Елена
Васильева-Чеботарёва: «Назначь мне
свиданье / на этом свете. / Назначь мне
свиданье / в двадцатом столетье. / Мне трудно дышать без твоей любви. / Вспомни
меня, оглянись, позови! / Назначь мне
свиданье / в том городе южном. / Где ветры гоняли / по взгорьям окружным. / Где
море пленяло / волной семицветной, / Где сердце не знало / любви
безответной...». Стихотворение-молитва завершалось сокровенной просьбой: «Назначь мне свиданье у синих глаз":
это были синие глаза А. Фадеева. Любовь, страдание и преодоление – главный нерв
ее поэзии. Из этого источника таинственно плелась ткань её стихов. Благодаря
усилиям Фадеева она получила бывшую квартиру автора романа о войне "Белая берёза" М. Бубеннова. Когда
застрелился Фадеев и Мария Сергеевна сидела у гроба, к ней подошёл Борис
Леонидович Пастернак, и они долго сидели так вместе. Это была её глубинная
любовь, беда, её ярмо:
Судьба за мной присматривала в оба,
Чтоб вдруг
не обошла меня утрата.
Я потеряла друга, мужа, брата,
Я получала
письма из-за гроба...
В неё
влюблялись многие. Кроме Мандельштама, Пастернака в недолгий чистопольский
период очарованы ею были в разное время Эммануил Казакевич, Александр Твардовский, чуть позже Павел
Антокольский... – об этом есть
воспоминания у Д. Самойлова. У Давида Самойлова есть несколько стихотворений,
посвящённых Марии Петровых.
Литературный
вечер в ахматовском музее, посвящённый двум звёздам на Млечном пути Серебряного века, завершился
коллективным поеданием домашних блинов, потому что в этот день народ праздновал
Широкую масленицу.
Гуарик Багдасарова
Фото автора и Татьяны
Грушиной
Комментариев нет:
Отправить комментарий