В Узбекистане поэта, прозаика, переводчика и литературного критика Вадима Муратханова (1974 г.р.), автора семи стихотворных сборников: «Воскресенье», «До сумерек», «Непослушная музыка», др. - хорошо знает и любит весь литературный бомонд. Вадим один из основателей альманаха «Малый шёлковый путь» (1999–2004) и Ташкентского открытого фестиваля поэзии (2001–2008). В 2006–2013 гг. зав. отделом поэзии журнала «Новая Юность», с 2006 г. ответственный секретарь журнала «Интерпоэзия».
Приехав в Москву в конце
мая-начале июня 2025 г. всего на две недели для встречи с выпускниками
факультета журналистики МГУ, я созвонилась с нашим земляком Вадимом
Муратхановым, уже почти 20 лет проживающим в Московской области и работающим в
российской столице. По традиции мы встретились на Пушкинской площади. Кругом с
большим размахом шли строительные работы: Москва готовилась отметить 12 июня
День России. Мы с трудом уединились на ближайшем Тверском бульваре напротив
памятника Сергею Есенину, возле которого с шумом проходили бульдозеры, воронкой
кружилась пыль над гравийной дорожкой бульвара и вовсю гремел экскаватор, так
что пришлось перекрикивать этот шум, не помешавший нам поговорить по душам о
высоком и важном, о простом и сложном на фоне кипучей будничной жизни столицы.
Поэзия Вадима Муратханова
всегда отличалось характерной особенностью. Мотивы и образы, встречающиеся у
поэта на раннем этапе творчества, находили более глубокое развитие в стихах
зрелого периода. Поэтому он был всегда узнаваем и одновременно нов в жизни и
своих стихах. Наша беседа была о старых и свежих мотивах в творчестве нашего
соотечественника, охотно поделившегося соображениями о своём призвании,
сбывшихся на сегодня сокровенных надеждах и мечтаниях о будущем.
- Вадим! Вы родились во Фрунзе (ныне
Бишкек). В 1990 г. переехали в Ташкент, где окончили факультет зарубежной
филологии Ташкентского государственного университета. С 2006 г. живёте в
Московской области. Что для вашей успешной творческой биографии означает московский период
жизни по сравнению с ташкентским?
- После отъезда из Ташкента в 2004 г. я
долго, два года, проживал в городе Волжский Волгоградской области, работал там
журналистом. Мне было тогда 30 лет. Для меня этот период жизни был дан для
осмысления предыдущего творческого опыта. Он был достаточно плодотворным для меня:
ничто не отвлекало от работы, несмотря на достаточно суровые бытовые условия.
Самым значительным произведением за этот период был цикл моих рассказов «Долгие
жизни в самане». Он был
опубликован в журнале «Дружба народов» в 2006 году. С
2006 г. я переехал в Подмосковье, сперва в
г. Железнодорожный, а с 2007 года живу в г. Электроугли по той же знаменитой ветке: «Москва-Петушки»,
больше известной читателю
по постмодернистской поэме в прозе
Венедикта Васильевича Ерофеева. Сейчас я
работаю на удалёнке в формате on-line.
- Как повлиял переезд на ваше творчество?
- Здесь , с одной стороны, у меня значительно больше собратьев по перу хотя
бы потому, что в Москве и Московской области меня окружает густонаселённая
творческая среда литераторов, и общение с ними куда более интенсивное. С другой
стороны, здесь более напряжённый ускоренный темп жизни, поэтому мне иногда не
хватает каких-то зазоров – передышки – которые были у меня в Узбекистане. Здесь
приходится с усилием выкраивать время для литературной работы. Но презентовать
плоды своего труда значительно проще: в Москве много литературных площадок,
интернет-изданий и печатных журналов для обнародования творчества пишущих
людей.
Что для Вас в творческом
плане означает без года 20-летняя эпоха развития как в поэзии, так и в прозе?
- Это касается и поэзии, и прозы. Всё это время
ушло у меня на то, чтобы откристаллизовать опыт своей жизни в Средней Азии. Я
дорабатывал свои старые тексты, отложенные на время, с учётом новых ощущений и
прозрений нынешней жизни. Я думаю, что сейчас я пишу о себе, 30-35-летнем
молодом человеке. Старые темы, связанные с моим детством, уже исчерпали себя:
такова жизнь. Когда я приезжаю в Узбекистан или Киргизию в наши дни, я смотрю
по-новому на города и их жителей из моего детства и отрочества. Мои новые впечатления когда-нибудь во
что-нибудь переплавятся в будущем, а сегодня я испытываю полное чувство
удовлетворения от того, что уже претворено в Слово.
Альбом
Свет. Черно-белая вода.
Лицо, пока еще не в фазе
старенья. Бледный карандаш
проводит родственные связи.
Там, на канале, мой отец,
желтеющий с собой в разлуке
и забывающий о тех,
на чьих плечах он держит руки.
А я за кадром, мал на вид,
стою с лопаткой и вещами
и не могу остановить
бумаги ломкой обветшанье.
* * *
Вдали от капель, что наперебой
подробно разлетаются на жести,
ты где-нибудь становишься другой,
все дальше, непонятней в каждом жесте.
Но слушать дождь мне хочется с тобой.
И значит, мы наполовину вместе.
* * *
Пока вы не отвыкли от дыханья
и речи близких в памяти свежи,
нет ни души вокруг. Киномеханик
бесплатно крутит прожитую жизнь.
Вот входите вы с робостью ребёнка
в пустынный зал на сорок мест.
Стрекочет и потрескивает плёнка,
пока смотреть не надоест.
Прохлада
Лето. Людей покинули силы.
Кружку губам донести – и ладно.
Где-то там, за горами синими
ходит вдали от людей прохлада.
Ходит вдали белоснежным телёнком.
И от нее получает лето
только с трудом узнаваемый голос
на пленке арычной ленты
* * *
Цветные рыбки по обоям
плывут судьбе наперерез.
Переселиться нам обоим
в их нежилой подводный лес.
Вот
я – ушел прозрачным боком
в нестройно мыслящий тростник.
Вот ты – большим янтарным оком
косящая на мой плавник.
В
ночь на микрон, на миллиметр
сближаемся. Текут века,
жильцы проходят незаметно,
и не кончается река.
Город
В
кабинке шаткой чужака
напрасно к небу поднимают –
необозримые века
лукавой сказкой подменяет
обманщик-город.
В свой черёд
и я бродил по тёплой пыли.
И разум спал. И ничего
глаза в пыли не находили.
Состарившись,
приду опять
в чинар высокое собранье
босыми пятками читать
развернутую книгу Брайля.
* * *
Легко оторвусь от постели
в преддверии долгого дня,
и купол хрустальный апреля
внезапно накроет меня.
Как
влажная роспись, подробны
сплетенья дорожек и троп,
и голубя голос утробный,
и дятла далекая дробь.
Но
– днем, словно веком, наполнен, –
запомнив его наизусть,
пройду лабиринтами комнат
и к тёплой постели вернусь,
где
формы моей не теряла
покинутая простыня,
где старость стеклянным футляром
от мира спасает меня.
-
А что Вас волнует сегодня больше всего?
-
Наверное, больше всего, это чувство ответственности за свою жизнь и того, что
происходит вокруг нас. И ещё любой литератор должен задумываться о смерти. Чем
дольше живёшь – тем больше задумываешься над этой границей между жизнью и
смертью. В моём возрасте я уже сформировался и не боюсь потерять своего «Я».
Моя задача – довоплотить старые замыслы.
-
Кто Вам интересен из литераторов сегодня?
-
Я наблюдаю за творчеством старых друзей: как они эволюционируют. Мне интересен
московский поэт Дмитрий Тонконогов, с которым мне пришлось поработать в журнале
«Арион» до его закрытия, - представитель новой философской лирики, хотя и
эксцентричной. В Москве много интересных поэтов и мало читателей, по сравнению
с прошлыми годами. Наши читатели – это пишущие люди, в основном, они сами
поэты. Современный молодой москвич предпочтёт видео поэтической книге – это
люди с клиповым сознанием, их большинство. Я дорожу мнением нескольких людей, к
которым я прислушиваюсь.
-
Как Вы относитесь к литературной критике?
-
Нам необходима квалифицированная критика. В последние годы это, скорее всего, обзоры, а
не анализ произведения, это больше путеводитель
современной литературы. Хотелось бы более профессиональной глубокой
критики современного литературного процесса...
Так
за увлекательной беседой мы снова вернулись к станции метро «Пушкинская» и
попрощались до новых встреч в Ташкенте, куда Вадим Муратханов приезжает
навестить свою маму и старых друзей, с которыми он периодически выступает в Государственном литературном музее Сергея Есенина, Human house и других литературных площадках.
Пожелаем нашему земляку новых творческих открытий и достижений!
Гуарик Багдасарова, искусствовед, член СЖ Узбекистана
