Исполнилось 130 лет со дня рождения Анны Андреевны Ахматовой, величайшей поэтессы Серебряного века

Женщина с горькой судьбой, она горячо любила Армению, считала армянскую поэзию одну из лучших в мире и до конца жизни в своих письмах подписывалась как…. Ануш.

Поэтесса Юлия Нейман делилась признанием Анны Андреевны: «Одни, как Пастернак, «предаются Грузии», я же всегда дружила с Арменией». Что правда, то правда. Уже в 1936 г. Ахматова начала работать над переводами стихов Егише Чаренца, в разные годы переводила Аветика Исаакяна, Ваана Терьяна, Маро Маркарян, а еще раньше в её переводе вышло стихотворение Даниэла Варужана «Первый грех».

Такое армянское притяжение литературоведы связывают с Мандельштамом. Сколько ни пытался Осип Эмильевич «не искушать чужих наречий», это было выше его, «неисправимого звуколюба», сил. Он много раз обращался в стихах то к немецкой речи, то к итальянской, то к армянской. Итальянским и немецким языками он владел. В 1930 г. путешествие в Армению для Мандельштама становится началом творческого возрождения. Жена Мандельштама в своих воспоминаниях писала, что в Армении муж начал учить армянский, его особенно привлек грабар (древнеармянский язык), он увлекся музыкой Комитаса, отголоски которой он слышал в душе даже в Москве, познакомился и подружился с Александром Таманяном и Мартиросом Сарьяном.

Поэт не хотел покидать Армению: «Только в обстановке древнейшей армянской культуры, через врастание в жизнь, в историю, в искусство Армении может наступить конец творческой летаргии. Возвращение в Москву исключено абсолютно». А Надежда Яковлевна сделала вывод, что «…Армения – книга, по которой учились первые люди». Конец «творческой летаргии» ознаменовался циклом стихотворений Мандельштама, посвященном Армении, которые он впервые прочитал Чаренцу в Тбилиси.

Мандельштамы были очень впечатлены встречей с Чаренцем. В дальнейшем Надежда писала, что после возвращения из Армении они всегда помнили, что там живет великий поэт – величайший поэт Закавказья. Поэты, ведущие внутреннюю борьбу против сталинских репрессий и выражающие свой протест через стихи, понятно, сразу породнились. Именно с этого родства начинается связь Анна Ахматова – Армения.

«Мы вернулись из Армении и, прежде всего, переименовали нашу подругу. Все прежние имена показались нам пресными: Аннушка, Анюта, Анна Андреевна. Имя Ануш очень понравилось поэтессе. Ей показалось, что именно это имя полностью может выразить ее внутренний мир. До самых последних дней я её называла тем новым именем, так она подписывалась в письмах - Ануш. Имя напоминало нам Армению...» - вспоминала Надежда Мандельштам…

Ахматова крепко дружила с семьей влюблённого в Армению поэта. Рассказы Мандельштама, очарованного Арменией, не могли оставить равнодушной поэтессу. Никогда не бывавшая в Армении, она стала изучать историю страны, прониклась её исторической судьбой, а дальше дело обернулось и вовсе неожиданным.

Туманяновское имя Ануш, видимо, становится причиной, что свои исследования она начинает именно с великого армянского поэта и писателя. Изучая жизнь и деятельность Туманяна, Ахматова раскрывает для себя и трагические страницы истории Армении. Не случайно, что для выражения собственной трагедии (мужа расстреляли, сын был арестован) она в качестве вдохновения выбирает именно четверостишие Туманяна «Мне во сне одной овцой», озаглавив его «Подражание армянскому»:

Я приснюсь тебе черной овцою
На нетвердых, сухих ногах,
Подойду, заблею, завою:
"Сладко ль ужинал, падишах?

Ты вселенную держишь, как бусу,
Светлой волей Аллаха храним...
Так пришелся ль сынок мой по вкусу
И тебе, и деткам твоим?"

В этих строках подтекстом звучит и тема геноцида вместе с трагедией всех матерей, чьи дети стали жертвами сталинских репрессий. По печальному совпадению жертвами репрессий становятся также трое сыновей Туманяна. В дальнейшем Ахматова признается Лидии Чуковской, что стих жесток, потому что времена были очень жестокими.

Газелла моей матери

Лицо вспоминаю я, родимая мать моя,
Под сетью светлых морщин, родимая мать моя!
Сидишь перед домом ты; весенний зеленый тут
Бросает тень на тебя, родимая мать моя!

Сидишь ты молча и те печальные помнишь дни;
Они пришли и ушли, родимая мать моя!
Ты помнишь сына, давно ушедшего от тебя,
Куда он ушел тогда, родимая мать моя?

И где он живет теперь, он жив или умер давно?
В какие двери стучит, родимая мать моя?
Когда усталым он был, в любви обманутым, - в чьих
Тогда объятьях рыдал, родимая мать моя?

В раздумье печальном ты; баюкает нежный тут
Твою святую печаль, родимая мать моя!
И слезы горькие, вот, текут одна за другой
На руки, руки твои, родимая мать моя!

(А. Исаакян)

В переводах Аветика Исаакяна Ахматова также отдает предпочтение материнской теме, а её переводы Ваана Терьяна поражают своим глубоким эмоциональным соответствием стилистическим тонкостям поэта. Перевод самого любимого стихотворения  Ахматовой «Невозвратимое» - лучшее доказательство тому:

Расстались мы, но пыль времён
Еще щадит твой бледный лик,
И прошлым я не обольщён —
Без снов волшебных жить привык.

О своей любви к Ахматовой Ваан Терьян признался задолго до этого перевода, в далёком 1916 г., в письме, написанном дочке Туманяна – Нвард: «Я люблю эту поэтессу - полюби ее и ты, она достойна любви - нашей и любителей искусства».

23 06 19

Георгий Сааков