СПАСИТЕЛЬНОЕ «РЕМЕСЛО»

«Послушайте!- Ещё меня любите
За то, что я умру»
Марина Цветаева.


Марина Ивановна Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 года в семье трудовой научно-художественной интеллигенции. Её отец Иван Владимирович Цветаев, известный филолог и искусствовед, профессор Московского университета, директор Румянцевского музея и основатель Музея изобразительного искусства имени А.С. Пушкина в Москве, умер в 1913 году. Мать из обрусевшей польско-немецкой семьи, одарённая музыкантша, ученица Рубинштейна оказала главенствующее влияние на воспитание дочери в героико-романтическом духе. Умерла в 1906 году.
Детство, юность и молодость Марины «Цветаевой прошли в Москве и в подмосковной тихой Тарусе и отчасти – за границей – Италии, Швейцарии, Германии, Франции, Чехословакии.
Стихи начала писать рано, с шести лет, печататься – с шестнадцати. В 18 лет издала «Вечерний альбом» (1910), на который обратили внимание взыскательные критики: В. Брюсов, Н. Гумилёв, М. Волошин. В 1912 году вышла замуж за Сергея Эфрона – друга юности, помогшего ей выпустить последующие два стихотворных сборника – в 1912 и 1913 годах.
Ещё совсем юная и никому неизвестная Марина Цветаева пророчески писала:

Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берёт!),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черёд.

Годы первой мировой войны, революции и гражданской войны были временем стремительного творческого роста Марины Цветаевой, хотя революцию на первых порах она восприняла как «восстание сатанинских сил».
Советская власть в мае 1922 года дала возможность ей с дочерью Ариадной уехать за границу к мужу Сергею Эфрону, который был белым офицером, пережил разгром Деникина и Врангеля, а к тому времени стал пражским студентом.
Начались годы скитаний и лишений. Цветаева жила сперва недолго в Берлине, потом три года в Праге, в ноябре 1925 года переехала в Париж, меняла места жительства в пригородах или ближайших деревнях, т.к. столичная жизнь ей была не по средствам.
«Нищеты, в которой я живу, вы себе представить не можете, у меня же никаких средств к жизни, кроме писания. Муж болен и работать не может. Дочь вязкой шапочек зарабатывает 5 франков в день, на них вчетвером (у меня сын Георгий 8-и лет) живём, т.е. медленно просто подыхаем с голода» - писала она в частном письме в 1933 году.
Несмотря ни на какие лишения, духовную изоляцию, голод, одиночество, Цветаева работала не покладая рук, давая себе слово, что до последней строки она будет именно «сильно писать», что «слабых стихов» не даст. Ей удалось издать маленьким тиражом пять книжек, среди которых были «Ремесло», «Стихи к Блоку», «Психея». Последний прижизненный сборник Цветаевой «После России» вышел в 1928 году. Большие её вещи «Поэма горы», «Поэма конца», «Крысолов», «Поэма лестницы», «Конец Казановы (Феникс)», «Тезей (Ариадна)», «Федра» и другие, написанные в эмиграции, затерялись на страницах малотиражных журналов и альманахов. Многое пишет в стол: её попросту не печатали.
В безвоздушном пространстве эмиграции ей удалось одно: сохранить себя как личность, свою «душу живу», без которой не может быть настоящего искусства. Для неё было оставаться «человеком важнее, потому что нужнее», но при этом она заверяла, что ни за какие блага не уступит своего дела и места поэта. Она и была только поэтом – с ног до головы, чья жизнь была заполнена неустанной работой мысли и воображения.
Цветаева надеялась до конца эмиграции, что её истинный читатель остался в России: «Пишу не для «здесь» (здесь не поймут из-за голоса, а именно для «там» - языком равных»). Она мечтала вернуться в Россию «желанным и жданным гостем». В 1939 году, восстановив советское гражданство, она вернулась на родину и поселилась в Москве. Здесь она занималась переводами и готовила издать сборник избранных стихов.
Однако личные семейные обстоятельства сложились очень плохо для Марины Цветаевой. Муж и дочь подверглись незаконным репрессиям. Грянула война. Её эвакуировали сперва в Чистополь, потом в Елабугу, где её настиг тот «одиночества верховный час», о котором она с таким пафосом выразила в своём последнем крике отчаяния:
О, чёрная гора,
Затмившая весь свет!
Пора-пора-пора
Творцу вернуть билет.

Отказываюсь – быть
В бедламе нелюдей.
Отказываюсь – жить.
С волками площадей

Отказываюсь – выть.
С акулами равнин
Отказываюсь плыть –
Вниз - по теченью спин.

Не надо мне ни дыр
Ушных, ни вещих глаз.
На твой безумный мир
Ответ один – отказ.

На этой ноте оборвалось творчество Марины Цветаевой. Измученная, потерявшая волю к жизни, 31 августа 1941 года она покончила с собой.
Нет даже могилы великого поэта. Поэтому, возможно, в память о «языческой» по своей природе поэтессе с её неукротимой жаждой жизни как лучшей радости и высшего блаженства, возникла традиция жечь костры в память о ней не только на месте её гибели, но далеко за пределами Елабуги.
В этот день ежегодно в Ташкентском общественном клубе-музее А. Ахматовой собираются поклонники бунтарской и одновременно по сей день не утратившей значения новаторской поэзии М. Цветаевой, чтобы снова обратиться к неиссякаемому источнику вдохновения. Её стихи не спутать с другими. Они отличаются неповторимым ритмом, особым распевом, необщей интонацией – это верный критерий подлинности и силы поэтического дарования.
Любовная лирика М. Цветаевой, как и вся её поэзия, всегда громогласна, широкомасштабна, гиперболична, неистова – это «Вопль вспоротого нутра»:
Перестрадай же меня, я всюду!
Зори и руды я, хлеб и вздох,
Есмь я и буду я, и добуду
Губы – как душу добудет Бог.
Мы и сейчас сверяем свои поступки с провозглашённым М. Цветаевой «законом протянутой руки души распахнутой», согласно которому всякое чувство понимается как активное действие:
«Любить – знать,
Любить – мочь,
Любить – платить
по счёту».
Поэтому любовь у М. Цветаевой всегда «поединок роковой», всегда спор, конфликт и чаще всего – разрыв».
Перечитывая и декламируя стихи М. Цветаевой, мы будем помнить её признание: «Безмерность моих слов – только слабая тень безмерности моих чувств».
Каждое сокровенное признание в письмах М. Цветаевой Борису Пастернаку, Р.М. Рильке и другим респондентам, как и её стихи, сегодня сквозь призму 70 лет со дня её кончины кажутся нам пророческими. В них всегда сквозит готовность отказаться от былых иллюзий ради сиюминутных прозрений живой жизни:
Берегись могил:
Голодней блудниц!
Мёртвый был и сгнил:
Берегись гробниц!
От вчерашних правд
В доме – смрад и хлам,
Даже самый прах
подари ветрам!
Поэзия Марины Цветаевой не стала всеобщим достоянием. Она для избранных читателей. Лучшему «настал черёд» - потому что настоящее в искусстве не умирает.