«Когда умирают кони – дышат.
Когда умирают травы – сохнут,
Когда умирают солнца – они гаснут.
Когда умирают люди – поют песни»
Велимир Хлебников.
Так уж случилось, что моё знакомство и общение с Левоном Мушеговичем Абрамяном (1937-2008) в последних два года его пребывания в Ташкенте (2003-2005) было постыдно поверхностное, мимолётное, чтобы получить более глубокое представление о его характере и судьбе, чем было у меня тогда. Но и пройти мимо него было невозможно, хотя бы потому, что он был вездесущ. Он не пропускал ни одного заседания поэтов в секции «Под крылом Пегаса» в общественном клубе-музее А. Ахматовой «Мангалочий дворик». Бывал на всех собраниях и участвовал в дискуссиях литературно-поэтических объединений «Данко» и «Истоки». С его мнением считались, к нему прислушивались. Он был на презентации моей первой книги «Близкое эхо» в «Ахматовке» в 2003 г., и я ему подарила первое официальное издание моих стихов с личным автографом, пахнувшее типографской краской. Я была на творческом вечере, прошедшем в «Мангалочьем дворике» в ахматовском музее, где по-новому для меня прозвучали стихи в авторском исполнении Левона Абрамяна и в песнях Геннадия Арефьева. Случалось, несколько раз после литературных заседаний Левон Абрамян провожал меня до автобусной остановки.
Во время этих коротких пеших прогулок мой собрат по перу не старался «убить время» насущной темой дня, а всегда делился самым сокровенным. Он мечтал о своей первой книге стихов, хотел уехать в Россию и в то же время сомневался, удастся ли ему реализовать в жизнь творческих «планов громадьё». Он любил читать Лермонтова в такт своим шагам:
Выхожу один я на дорогу,
Сквозь туман кремнистый путь блестит.
Ночь тиха, пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
Позже из его рассказа «Песню не расстрелять»[2] я узнала, что дядя его бабушки, председатель рабочего комитета в привокзальном районе Новосибирска, арестованный белочехами во время Первой мировой войны в 1918 г., с этой песней вместе с другими партийными товарищами шёл на расстрел. Семнадцатилетняя племянница арестанта, в морозную ночь спрятавшаяся от конвоя в кустах с другими родственниками обречённых жертв военного лихолетья, молча с щемящей болью в сердце наблюдала эту трагическую картину. С тех пор прекрасный романс на стихи Лермонтова всегда будоражил чувства Левона и всякий раз убеждал его, что «песню не расстрелять».
Ему нравилось на память читать строки Ахматовой из стихотворения «Муза»:
Когда я ночью жду её прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
Левон любил А. Пушкина, который вдохновлял не только на новые творческие изыски в поэзии, но и стимулировал его изобретательский ум в инженерном творчестве. Особенно он любил послание Пушкина декабристам:
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
К собственным стихам он относился с недоверием и часто просил собратьев по перу откровенно дать им объективную оценку. Прислушивался к мнению пишущих друзей и непрерывно работал над стихами, иногда запальчиво оспаривал своеобразные неологизмы в рукописных текстах. Строгое требовательное отношение к себе сказалось на объёме стихов, включённых в первую книгу: они заняли чуть более десяти страниц[3]. И среди них произведение, связанное с его многолетней страстью к горным походам. На эти стихи Геннадий Арефьев почти сразу же написал музыку и до сих пор поёт этот хит на международных фестивалях авторской песни «Чимганское эхо» в урочище Юго-Западного Тянь-Шаня и «Осеннем аккорде» в Ходжакенте, срывая неутихающие аплодисменты:
То ли осень, то ли бабье лето
Поманили нас снова сюда,
Где прощальным светом согрета,
Затаилась в горах Брич–Мулла.
Где стоит чайхана под скалою,
И Ак-Су ускоряет свой бег.
Где опасной горной тропою
Не бродил, мне кажется, век.
Горы, горы, примите же гостя,
Дайте мне отдохнуть под арчой.
Дайте мне напиться из горсти
Ледяной воды ключевой.
Вы в молчанье своём величавом
В вековечной своей судьбе
Не дадите мне в мире тщеславном
Изменить любви и себе.
И только посмертная книга избранных стихов, прозаических и публицистических произведений, собранная по крохам из архива автора и выпущенная его родными, даёт нам полное представление о богатом внутреннем мире и незаурядном самобытном творчестве Л. Абрамяна[4]. Неожиданно для себя, я нашла в ней многое, созвучное моей душе и мыслям. Её автор ответил на вопросы, мучительно разрывающие моё сердце, внушил веру не только в произнесённое, но написанное искреннее слово – для себя и потомков. Эта книга открывается исповедью автора:
«Если придётся вспоминать,
То вспоминайте так:
Что жил, на всех похожий,
Порой смешной, но чаще грустный,
Стыдливый, буйный, непохожий,
Никем не понятый чудак,
Хоть чудаком он вовсе не был.
Серьёзным был, в глазах тоска,
Он не имел своей причуды,
Сентиментальным был слегка…
Легко понять людей неверно,
Трудней, действительно, понять!»
1956
Сколько бы мы ни общались с человеком, мы никогда до конца не сможем понять его, и только книга – плод его осознанной духовной жизни – может нам рассказать о нём больше, чем даже он сам в нашем суетном житейском торопливом устном общении. Так заново состоялось, точнее, продолжилось моё знакомство с Левоном Абрамяном уже после его жизни. Но вначале я поделюсь своими впечатлениями, сложившимися при кратком знакомстве с ним в Ташкенте, незадолго до его отъезда в Россию в октябре 2005 года.
Внешне, несмотря на свой немолодой возраст (ему было под семьдесят), он всегда был подтянутым, аккуратным, бодрым и открытым человеком с моложавой, тронутой сединой, но всё ещё пышной шевелюрой. Его большие проницательные чёрные глаза с загнутыми ресницами под густыми, без проседи, бровями выдавали затаённую в глубине души грусть и жизненный опыт человека далеко не лёгкой судьбы.
Левон родился в солнечном волжском городе - Астрахани. Куда бы его потом ни забрасывала судьба, душой он часто возвращался на «малую родину», где ощущал свою сопричастность армянскому народу. Своей исторической родине он посвятил стихотворение: «Карот» («Ностальгия»), в котором со светлой печалью воспевает Ереван. Из тоски по родным местам, из глубинной генетической памяти рождались его восточные сказы-напевы:
Я к тебе не вернулся, Яссы,
После пыльной и дальней дороги.
Не омыл утомлённые ноги.
У разлуки длинны, увы, сроки.
Я к тебе не вернулся, Яссы
(Река Яссы).
В 1938 году судьба забросила в Саратов (1938-1942) отца Левона, студента автодорожного института, вместе с женой- врачом, служившей в отделении Волжского пароходства, и малолетним сыном.
С тех пор на красивом, строгом, почти иконописном лице Левона навсегда отложился трагический суровый отпечаток «детства, опалённого войной» в Саратове в 1941-1942 гг. Об этом он напишет одноимённый рассказ[5], эссе «Вновь будет весна»[6]. Военной теме посвятит много стихов: «Незабываемое», «Песня войны», «Бессмертие», «Воспоминание»:
Ребёнком познал я разгар лихолетья:
Как стонет земля и пугаются дети.
Редко кто под бомбёжкой в снежный морозный день мог решиться провести своё дитя на новогоднюю ёлку. Мать Левона устроила праздник своему четырёхлетнему сыну в Саратове в канун нового 1942 года, когда по радио тревожно предупреждали о воздушной тревоге. День и ночь раздавался вой сирены, и все жили в страхе потерять близких родных.
Городской праздник для детей с настоящей ёлкой, Дедом Морозом и Снегурочкой состоялся в цирке, и на время ребёнок забыл о войне и поверил в близкий День Победы. На обратном пути дорогу домой в сумерках им преградил танк с красной звездой, напомнив о суровой правде жизни. Советский боец помог выйти на безопасную заснеженную дорогу. В тот момент, хотя кругом на тёмной улице всё напоминало о войне, Левону его худенькая, небольшая ростом мама показалась самой прекрасной на свете Снегурочкой. Так закончилась для Левона эта волшебная ночь, которую он правдиво и нежно опишет в рассказе «Детство, опалённое войной»[7].
Лирические послания Левона своей маме окажутся, пожалуй, самыми пронзительными в книге «Всё остаётся людям»:
Ты, мама, неразумного прости,
Не то, конечно, мною ожидалось.
Я всё в пути, туманистом пути,
А мне с тобой побыть хотя бы малость.
А мне с тобой в дарёном бытии
Другим бы курсом одержимо мчаться.
Бороться смело, мучиться, смеяться
И постоянно помнить о тебе.
В скупых воспоминаниях Л. Абрамяна о своём детстве проглядывают заложенные в нём истоки и основы твёрдого целеустремлённого характера и будущих свершений изобретателя. Его отец Мушег Акопович Абрамян был потомком древнего армянского рода, имевшего свою многолетнюю историю и вековые семейные традиции. Он участвовал в крупных стройках прошлого столетия и занимал руководящие посты. Мама Надежда Васильевна Абрамян (в девичестве Ялышева), врач-педиатр, была также предана своей профессии и многого добилась, благодаря своему целеустремлённому характеру. В семье любили читать, обмениваться впечатлениями о прочитанном и допоздна рассуждать об искусстве.
В 1942 г. отец был переведён на службу в высокогорный Памирский приграничный тракт Ош-Хорог. Так Левон попал в Среднюю Азию, с которой он связал большую часть своей сознательной жизни и литературного творчества.
Тяжёлый труд матери, единственного врача на весь горный район, когда часто приходилось в одиночку по бездорожью добираться до больного, Л. Абрамян правдиво опишет в рассказах «А ведь было», «Горными тропами». Писатель поведает нам о нелёгком труде врачей в районном селе Куршаб среди холмистых предгорий Памира – «Крыши мира» в Средней Азии, где жили, в основном, переселенцы-украинцы: «на весь район был один врач да фельдшер Шабалкин». В рассказе «Сельский фельдшер» он мастерски, с лёгкой иронией изобразит Шабалкина, которого благодарные больные за хорошее врачевание угощали спиртным. Так за фельдшером распространилась, с лёгкой руки деревенской босоногой детворы, играющей во дворе в лапту, дурная слава: «Мяч больной – Шабалкин пьяный».
В 1954 г. семья Абрамянов переезжает в Ташкент, в связи с назначением отца Левона главным инженером Большого узбекского тракта имени Ленина. Здесь Левон заканчивает механический факультет Среднеазиатского политехнического института и получает специальность инженера-конструктора. Первые юношеские опыты в стихах относятся к этим годам: он их будет бережно хранить и дорабатывать всю жизнь.
Из них мы узнаем, что Левон не только любил горный туризм. Он бредил морем и посвятил ему множество своих сочинений в стихах и прозе. На одно из них Геннадий Арефьев написал песню «Кораблик». Она и сегодня звучит по-детски трогательно и волнует сердца юношества и взрослых слушателей, верных суровой романтике морской стихии:
Плыви, кораблик, мой плыви!
Пусть ливень хлещет, молния сверкает,
И гром все звуки заглушает.
Сквозь бурю только ты плыви!
В другом, более позднем стихотворении 1995 г. органично сливаются любовь к морской стихии и философское осмысление личной жизни:
Корабли уходят в море,
Я же всё на берегу.
Не моя ведь это доля,
Я без моря не могу.
Там, где голубеет море,
Там, где пенится волна,
Там лишь счастье и приволье,
Там душа моя полна.
Пылких сладостных мечтаний,
Чувств волнительных до слёз,
Жгучих, трепетных желаний
И туманных дивных грёз.
Пусть волна приподнимает
И бросает круто вниз.
Сердце сладко замирает
И рождает новый стих
Стажировка в воинских частях после обучения на военной кафедре, короткая полугодовая служба в армии на целине командиром взвода послужит основой для рассказов «Стажировка» и неоконченной повести «На целине», а также стихотворения «Полигон в Кара-Кумах». Суровая, «сермяжная» правда воинской службы, описанная Л. Абрамяном без прикрас и патриотического пафоса, не может оставить читателей равнодушными к ней:
Тут безмерна тоска, как пустыни безгласность.
И её не избыть пока в этих песках.
Но удержат меня не канала широкость,
А моё воспитанье и погон на плечах.
По специальности инженер-механик, Л.М. Абрамян сорок пять лет проработал в Ташкенте на предприятиях общесоюзного Министерства тракторного и сельскохозяйственного машиностроения. Он прошёл путь от рядового конструктора до главного конструктора Научно-производственного объединения «Технолог». За выдающиеся технические открытия и рациональные предложения был награждён тремя медалями и почётными знаками «Ветеран автомобильного и сельскохозяйственного машиностроения» и «Изобретатель СССР».
В итоге Левон Абрамян большую часть своей жизни посвятил конструкторскому делу: изготовлению и внедрению в производство специальных и агрегатных станков автоматических линий для заводов тракторного и сельскохозяйственного машиностроения во многих городах России, Украины, Белоруссии, Узбекистана, Таджикистана, Туркмении, Литвы. Он имел 37 патентов и авторских свидетельств на инновационные конструкторские изобретения. Одному из его изобретений – уникальной по тем временам технологии, работающей автоматически по изменяемой («гибкой») системе - на территории завода был воздвигнут памятник, а сам автор проекта удостоился награды – «Изобретатель СССР» а в Болгарии – золотой медали.
Имея столько изобретений и наград, Левон никогда не зазнавался в трудовом коллективе и всегда оставался для всех «своим парнем». Об этом можно судить по его шутливым стихам и рассказам, один из которых «Подарок» посвящён тому, как мужчины конструкторского отдела накануне 8 марта решили женщинам подарить самовар. Гравёру из всех предложенных увековечить пожеланий понравилось двустишие Левона. Он даже попросил у своих заказчиков продать ему право воспроизводить его на других самоварах:
Меня опустошая, помните о том,
Что времени сосуд всегда с дырявым дном.
Юмор Левона с намёком на дисциплину не огорчил дам, по достоинству оценивших внимание и заботу мужчин о них в женский праздник. Левон, с его страстной натурой и внешней сдержанной галантной обходительностью, никогда не был обделён любовью со стороны прекрасной половины рода, но часто с лёгкой самоиронией жаловался на её недостаток в своей судьбе в лирических стихах:
Один мой грех. За что я жду расплаты:
Любовь к вам, женщины!
В пучине бытия не преклонялся я
Ни выпивке, ни злату.
Одни лишь вы - болезнь и страсть моя.
Пред вашей нежностью и красотою преклоняюсь.
Я всю-то жизнь одной мечтой живу,
Чтоб вы хоть чуточку в меня влюблялись,
Как я, всё забывая, вас люблю.
Казалось бы, всё удалось не только в профессиональной, литературной, но и личной жизни Л. М. Абрамяна. Встреча с Ольгой Григорьевной Воловниковой и женитьба на ней подарила ему двух сыновей – Леонида и Сурена, успешно реализовавших себя в карьерном росте. Леонид закончил военно-медицинскую академию в Санкт-Петербурге, затем ординатуру ВМА, стал подполковником медицинской службы и командиром медицинского отряда специального назначения. Сурен после окончания Ташкентского технического университета и потом Московского юридического института и Московской финансовой академии стал финансовым директором одной из московских фирм.
Л. Абрамян активно общался с творческой интеллигенцией узбекской столицы, читал стихи на всех литературных площадках и в воскресной армянской школе, не пропускал премьерные театральные постановки и находил время для путешествий и занятий альпинизмом и горнолыжным спортом. До конца дней он бережно хранил на рукописной тетрадке своих стихов автограф первого космонавта-«разведчика космоса» Юрия Гагарина, на встрече с которым ему посчастливилось побывать осенью 1963 г. в Ташкенте[8]. И всё-таки, видимо, была какая-то трещинка в его судьбе, отозвавшаяся позднее на хронической сердечной боли и в некоторых его лирических стихах:
Нам не дано судьбой владеть,
Но всё ж себя мы верно губим.
Душой давно бы очерстветь,
Чтоб не дрожали часто губы
От незаслуженных обид,
От ближними непониманья,
Когда их состраданье спит,
А вас корёжит от рыданья.
А жаль под старость не суметь
Прожить по-новому и ярко,
Закатом ясным догореть
В полнеба,
смело,
жарко.
Такие прозрения, рассыпанные по всей книге, особенно в статьях художественно-публицистических жанров, убеждают нас в том, что талант как способность создать нечто нестереотипное и оригинальное не знаменует полноты художественного дара. Призвание таланта – «духовное прозрение, ясновидение художественного предмета, обострённая отзывчивость. Талант, оторванный от творческого созерцания, - пуст и бесчеловечен» (И. Ильин)[9].
Художественные достоинства книги Л. Абрамяна «Всё остаётся людям», во многом, определяются не только мерой одарённости автора, но и её направленностью на решение творческих заданий, позитивно значимых для культуры, для народа и всего человечества. Это происходит в тех случаях, когда автор повседневно постигает жизнь во всём её многообразии насквозь оценочно во всех литературных жанрах и формах. Тогда он предвестник и пророк.
Левон правдив и открыт не только в лирике, но и в эссеистике - жанре, требующем от автора полноты самовыражения.
В них художественная идея, или концепция автора включают в себя направленную интерпретацию и оценку автором определённых жизненных явлений, так и воплощение философского взгляда на мир в его целостности. Оно сопряжено с духовным самораскрытием автора. Особенно полно это выражено в таких эссе как «Контраст», «Гроза». «Сумерки», «История в монументах», «Размышление», «О правде, истине и справедливости». Художественная идея – это сплав обобщения и чувства, названная В. Белинским в середине 19 века «пафосом»: «Пафос всегда есть страсть, возжигаемая в душе человека идеею»[10].
Именно этот «пафос» отличает искусство от науки и сближает его с эссеистикой, мемуарами, лирическими стихами.
Л. Абрамян в своём эссе «История в монументах»[11] (2007) рассказывает о центральном сквере в узбекской столице, где с 19-го века один за другим воздвигались памятники. Сперва царское правительство установило памятник боевому русскому генералу, командующему войсками Туркестанского военного округа, при котором завершилось покорение Туркестана – К.П. Кауфману (1818-1882). Генерал покорил эту часть Средней Азии не только посредством боевого оружия, но и толерантным отношением к мусульманам, их исламским обычаям и национальным традициям. Книги, привезённые им в Туркестан, позднее составили золотой фонд Национальной библиотеки имени Алишера Навои. До революционных перемен в истории Туркестана он гордо стоял в центре узбекской столицы.
Прошло время. Царская политика сменилась большевистской идеологией. И на месте памятника Кауфману был возведён монумент из красного гранита «отцу всех народов» – Сталину в его генеральской шинели, со взглядом, устремлённым за горизонт. После разоблачения культа личности памятник быстро разобрали и на этом же месте установили новый – «глашатаю призрака коммунизма».
Это было оригинальное сооружение в граните, нарушающее все наши эстетические представления о монументальном искусстве. На низком постаменте в виде рукоятки факела безобразно возвышалось пламя в форме головы основателя марксизма с пышной шевелюрой и роскошной бородой. Фотооткрытки со столь смелым изображением К. Маркса – рассказывает автор – разошлись по всему белому свету.
После разрушительных событий начала 90-х годов прошлого века, - повествует автор эссе, - после распада Советского Союза и в ознаменование государственной независимости Узбекистана на этом же злополучном месте красуется на могучем коне «немилосердный завоеватель Тамерлан (хромой Тимур), прослывший своей жестокостью к тем, кто оказывал сопротивление и не желал покориться» ему.
Автор эссе напомнил о казусе, связанном с этим монументом. Скульптор поначалу изваял всадника, сидящим на кобыле, что наверху сочли недостойным для великого повелителя. И тогда в ночное время прикрепили недостающий атрибут.
Рассуждая о калейдоскопе событий и смены монументов – истории, отображённой в бронзе, либо граните, в заключение эссеист подводит итог:
- И снова переписывается история далёких веков, и жестокий завоеватель выписывается славным предком нынешних поколений узбеков. Поистине, даже судьбы памятников неисповедимы…
Что же дальше? Уж очень странное место в этом сквере, не везучее для памятников. Впрочем, памятники здесь не при чём. Историю творят люди.
Люди творят и собственную судьбу.
Этой теме Л. Абрамян посвятил психологическое эссе «Размышление»[12]. Автор рассуждает в нём о том, что иногда человек поступает по привычке традиционно, вопреки воле души и зову своего сердца и за это потом дорого расплачивается.
«Вас изнутри грызёт червь сомнения: ваша доверчивость и доброе отношение к людям воплотилось во зло, в надругательство над Вами как личностью… Вы становитесь инородным телом в общественном организме и вас будут отторгать», - замечает автор и в конце эссе, задавая риторический вопрос, сам отвечает на него:
«Хватит ли воли вырваться из замкнутого круга?! Воскресните ли вновь, чтобы не захлебнуться в болоте обыденной жизни – действовать, стремиться, хотеть, мечтать?
Скажите себе: ты личность, был и будешь ею. Так живи, встань с колен, стремись к взлёту!
В этом твоё духовное спасение и смысл жизни».
В другом эссе «О правде, истине и справедливости»[13], Л. Абрамян, размышляя об относительности названных понятий, констатирует: «Человек, родившись, начинает путь к смерти, хотя его ещё ждут восхождения к вершинам взрослой жизни. И всё равно – это путь к смерти. Счастье восхождения не в противоречии с путём к неизбежному – старости и гибели. Так, где же здесь истина?
Противоречия – два полюса правды. Человек иногда не хочет знать правды, и это правда. Недаром так любима многими лесть. И как трудно порой сказать горькую правду»[14].
Семья, по сложившимся жизненным обстоятельствам, на время разъехалась, но снова воссоединилась, к сожалению, уже в последние годы жизни Л. Абрамяна. В октябре 2005 года он неожиданно для многих, и для меня в том числе, переехал в Тулу. Мучимый ностальгией, поддерживал почтовую, телефонную и электронную связь с бывшими друзьями – инженерами, поэтами, музыкантами. Оттуда писал письма Г. Арефьеву, В. Титовой, А. Маркевич, Т. Васильевой. В них поначалу он рассказывал о трудностях психологической адаптации к новому месту и людям:
Меня разлучили с любимой.
Без выстрела ранили в грудь.
И с болью, другому не зримой,
Влачу безотрадный свой путь.
Мне тоже подрезали крылья.
Прервали счастливый полёт.
Улыбку и взгляд не забыл я,
Тем горше разлука гнетёт.
Позднее делился первыми литературными успехами и общественным признанием в городских литературных объединениях: «Голос», «Радуга», «Горизонт», «Пегас» (при Тульском отделении СП РФ), «Муза» (при Доме–музее В. Вересаева). В России Л. Абрамян за относительно короткое время издал три книги избранных стихов и прозы. Он передавал приветы ташкентским друзьям и настойчиво приглашал их к себе в гости.
Левон как бы жил на два дома. С особой гордостью рассказывал о публикации стихов в международном русско-армянском ежемесячном журнале «Горцарар», а также коллективном сборнике поэтов Узбекистана «Признание», посвящённом 16 –ой годовщине независимости республики. Делился радостью за свой творческий вечер, увы, последний, в феврале 2008 г. в литературной гостиной Дома-музея В.В. Вересаева, вызвавший широкий отклик в сердцах тульской интеллигенции.
Так что фактически Левон не прерывал связи с родными для него ташкентцами. Они платили ему взаимностью: дарили свои поэтические сборники и первые стихотворные опыты, пересылая их по почте. «Арчовцы» продолжали писать песни на его новые стихи, как будто он не уезжал из родного края, к которому прикипел душой за долгие годы своего проживания здесь.
Особенно тепло Левон относился к Г. Арефьеву, так как именно Геннадий был первым человеком и, пожалуй, единственным, кто в полной мере раскрыл в Абрамяне утончённую красоту и задушевность его лирической поэзии. Геннадий близко знал Абрамяна и сумел своё восхищение творческой индивидуальностью поэта выразить в 25 песнях.
После ухода Левона Абрамяна в вечность (8 10 2008) эти романсы и песни поныне звучат на многих литературно-музыкальных вечерах в клубе поэзии и песни «Арча», литературно-творческом объединении «Данко», «Русской гостиной», Общественном клубе-музее А. Ахматовой «Мангалочий дворик», литературном музее С. Есенина и Государственном литературно-мемориальном доме-музее С. П. Бородина, в Русском культурном центре Узбекистана. Песни «Ты чужая», «Дай мне озябшую руку», Не смотри ты так, Алёнка», «Я вчера чуть не сошёл с ума», «Закатом золотится море», «Плыви, кораблик, мой плыви!», «Отгорел я» и другие в репертуаре Г. Арефьева давно стали хитами для узбекистанской и российской публики.
Подводя итоги литературному творчеству Л. Абрамяна, сегодня мы удивляемся его многогранности: это лирические, философские и социальные стихи разных форм: сонеты и акростихи, баллады и песни, верлибры и однострофные четверостишия; в прозе - рассказы, эссе, очерки, публицистические статьи.
Его близкие родственники и друзья поражаются: «Сколько было написано! И сколько он мог бы ещё написать…». Но больное сердце, которое слишком чутко реагировало на все радостные и не очень отрадные перемены в личной, общественной и политической жизни, а также, возможно, фатальное стечение обстоятельств оборвали жизнь Чудака, которого при жизни до конца никто из окружающих так и не понял.
У Л. Абрамяна есть рассказ «Не отвергай не познавши»[15]. Автор сопоставляет типичное, распространённое в наше время неуважительное отношение человека к другим людям, с природным явлением:
«Ползёт гусеница. Сколько отрицательных эмоций и даже отвращения вызывает её вид. Мы готовы раздавить, уничтожить это ничтожное ползучее существо. Гусеница будто чувствует и старается спрятаться от недоброго взгляда. Уползти, залезть под листок…».
Гусеница прячется от нас в кокон и спустя время превращается в прекрасную бабочку. Вот тогда мы, оторвавшись от «нашей внутренней вселенной», восклицаем: «Какая прелесть эта порхающая бабочка! Какое чудо!» А ведь произошло скрытое от наших глаз чудо преображения!
Мораль сей притчи такова: «Сколько прекрасных людей встречалось в жизни… Мы, пренебрегая, отгораживались, торопились составить мнение, так и не познав ту ценность, что они несли нам как личности, как творцы.
Этим мы обкрадываем себя. Так нам и надо. А ведь могло быть совсем по-другому»[16].
Сегодня мы продолжаем знакомиться с литературным наследием Л. Абрамяна на новой волне восприятия и заново для себя открываем духовное богатство творца. Главная цель жизни – привносить в этот мир свет сознания и использовать любые свои действия в качестве проводника радости бытия. Радость бытия для Абрамяна была быть осознанным, востребованным и понятым.
В наши дни редкий творческий вечер, презентация художественной выставки или новой книги в Туле и в Ташкенте обходятся без декламации стихов Левона Абрамяна или звучания авторских песен Геннадия Арефьева на его тексты. Человека нет с нами, а его сердце и мысль пульсируют рядом в его произведениях и внутри нас, поклонников его творчества. После ухода из жизни талантливого человека он как бы вновь возвращается к нам, чтобы досказать что-то очень важное с новой утверждающей силой.
Его поэзия и проза, пусть даже не огранённые резцом большого Мастера и не блещущие в своём большинстве совершенством, увековечили мелькнувшую вокруг жизнь во всём её разнообразии. След его творческого полёта до сих пор помогает взлёту других, кто бы ни прикоснулся к стихии его многогранного литературного и человеческого таланта.
В Армении помнят и чтят стихи российского поэт Е. Евтушенко, посвящённые памяти композитора Арно Бабаджаняна. Вспомним их в честь светлой памяти поэта Левона Абрамяна:
И я не умер. Под землёй я зрею.
Не потерял я под землёй лица.
Землёю я прикрылся лишь на время,
Как вечная армянская лоза.
С этими стихами перекликается посвящение Н. Николаева автору книги жизни «Всё остаётся людям» Л. Абрамяну на её последней странице:
И земля…
И земля…
Наполняется прахом…
И на этой земле
Растёт Древо жизни…
2008/2011
[1] Багдасарова Г. (Галина Саруханова – псевдоним). Памяти поэта. – В книге: Левон Абрамян. Всё остаётся людям. – Тула,2009. С.387-388 (по материалам интернет-сайта WWW.Zerkalo-XXI/uz от 17 11 2008).
[2] Абрамян Л. Песню не расстрелять. – Тула: «Папирус», 2007. С.20-21
[3] Там же. С. 48-61
[4] Абрамян Л. Всё остаётся людям. – Тула: Издательство «Левша», 2009. (412 стр.)
[5] Абрамян Л. Детство, опалённое войной. В книге «Песню не расстрелять. – Тула, 2007. С.4-9
[6] Там же. С.341-342
[7] Названное произведение в книгах: Абрамян Л. Песню не расстрелять… - Тула: Папирус, 2007. С. 4-9;
Всё остаётся людям.- Тула, 2009. С.278
[8] Абрамян Л. Встреча с разведчиком космоса. В книге: Всё остаётся людям». – Тула, 2009. С.292-293
[9] Хализев В. Теория литературы. – М. Высшая школа, 2007. С.63
[10] Там же. С. 64-65
[11] Там же. С.379-380
[12] Абрамян Л. Всё остаётся людям. С. 356
[13] Абрамян Л. Всё остаётся людям. С. 357
[14] Там же. С. 357
[15] Абрамян Л. Не отвергай не познавши. В книге указ. автора: «Песню не расстрелять…» - Тула, 2007. С. 43
[16] Абрамян Л. Не отвергай не познавши. В книге указ. автора: «Песню не расстрелять…» - Тула, 2007. С. 43
Комментариев нет :
Отправить комментарий