Живому классику Евгению Евтушенко – 79 лет
«Побойтесь
жизнь спрямлять,
не понимая,
Что иногда в
истории прямая
Меж точками
двумя –
длиннейший путь».
***
«Я ваш общий
портрет,
где так много дописывать надо…»
Е. Евтушенко. Мои университеты.
Классик русской советской
поэзии Евг. Евтушенко родился 16 июля 1933 г. в Сибири на
станции Зима Иркутской области недалеко от Нижнеудинска. Родители были
геологи, Александр Рудольфович Гангнус и Зинаида Ермолаевна Евтушенко. Отец
писал стихи, мать стала потом актрисой. С отцом Жени она развелась, но он
всегда помогал сыну.
Школу в Марьиной роще Женя не закончил.
Его исключили за поджог, думая, что двоечник Евтушенко «имел основания». Но
поджег другой ученик, а свалили все на Женю. Такое было время. Потом пионер
Женя на сборе, где все клялись, что вынесут пытки не хуже молодогвардейцев,
честно сказал, что за себя не ручается.
Об этой встрече с писателем А.А. Фадеевым,
автором «Молодой гвардии» он честно рассказывает в своей далеко не последней «новой книге» «Почти напоследок»[1].
Получился скандал, в котором только единственный голос самого Фадеева вступился
за будущего поэта, отметив в нём смелость высказать сомнения в себе: ведь трус
тот, кто их прячет.!
В Литературный институт Евтушенко был принят без аттестата зрелости, где проучился с 1952-го по 1957 год. Впоследствии стыдился всю жизнь за свой первый стихотворный сборник «Разведчики грядущего» и хвалебные стихи в адрес Сталина. Его приняли в Союз «совписов». Но из Литинститута выгнали за поддержку романа Дудинцева «Не хлебом единым», так что диплом в качестве запоздалого подарка он получил, уже, будучи, на пенсии, в новые постсоветские времена.
Поэт рос, нравственно созревал, опережая
своё время и выражая свои взгляды в
стихах и поэмах: каждое произведение было новой вехой на его жизненном и
творческом пути.
«Как Катюшу Маслову, Россию, разведя красивое
вранье, лживые историки растлили, господа Нехлюдовы ее. Но не отвернула лик
Фортуна, мы под сенью Пушкина росли. Слава Богу, есть литература — лучшая
история Руси» - так
он ответственно относился не только к
отечественной истории, но и к своему литературному творчеству - как поэт и
гражданин.
Но вот грянула оттепель, и Евгений читает
свои стихи в московском Политехническом музее вместе с Андреем Вознесенским,
Робертом Рождественским, первой своей женой, прекрасной Беллой Ахмадулиной,
Булатом Окуджавой, который еще и поет. Эпизод в кинофильме «Застава Ильича» увековечил момент, когда
Евтушенко читает свои стихи в Политехе.
По мнению Новодворской, Евгений Евтушенко
считался «поэтом на договоре» и вроде бы договор соблюдал: не был
антисоветчиком, уважал Буденного, героев войны, Че Гевару и Фиделя, выступал
против вьетнамской войны, мягко критиковал Америку, братаясь с ее студентами и
поэтами. Он не выступал против Ленина (только против Сталина), не был штатным
диссидентом, верил в социализм, не требовал ни роспуска СССР, ни пересмотра
роли и значения (и даже сущности) Победы 1945 года, как Гроссман и Владимов. И
всё — искренне.
Вот как комментирует этот отрезок
жизненного пути автор юбилейного очерка «Поэт на договоре» В.
Новодворская: «Просто, видя несправедливость и жестокость, кидался в бой
(Чехословакия, 1968-й; процесс Даниэля и Синявского; расправа над Бродским;
участь Солженицына). Но он не перешел роковой, пограничной черты, как Галич,
Владимов, Бродский. В стихах переходил, но стихи не поняли. Не умели читать
между строк. Или боялись прочесть? Когда нет политических заявлений, выхода из
рядов СП (совписов), обращений к Конгрессу США — можно пропустить мимо ушей.
Пожурить. Преследовать, делать окончательным врагом, выгонять, сажать столь
известного поэта с такой коммуникабельностью — себе дороже. Это понял даже
Андропов. Из-за Евтушенко Папа Римский + все литераторы и художники Запада
организовали бы против СССР крестовый поход».
Проанализировав весь жизненный и
творческий путь Е. Евтушенко, автор очерка о нём Новодворская подсчитала
одиннадцать подвигов - живого классика. Евтушенко не хватило одного дополнительного
подвига, чтобы обеспечить себе, как
его античный предок Геракл, бессмертие,
благодаря своим победам и поступкам в жизни, полной трудов, самоотречения и
добродетели. Эти подвиги совершались на фоне бурной личной жизни влюбчивого и
чистого во взаимоотношениях с женщинами поэта-максималиста.
Брака с первой женой, известной поэтессой
Беллой Ахмадулиной, хватило на три года, с 1957-го по 1960-й. В 1961 году
Евтушенко женился на Галине Сокол-Лукониной, радикалке из семьи «врага народа».
У них родился сын Петр.
В 1968 году после вторжения в Чехословакию
Евтушенко кинулся посылать телеграммы протеста Брежневу прямо из Коктебеля — это был первый подвиг. Евтушенко ждал
ареста. Они с его второй женой Галиной Сокол-Лукониной жгли в котельной
самиздат.
В 1978 году Евтушенко женился на своей
поклоннице Джен Батлер, но они вскоре расстались. Еще два сына: Александр и
Антон. И уже в 1986 году поэт встретил Машу Новикову, тогда студентку
медучилища. Они вместе до сих пор, Маша преподает русский язык и литературу. У
них двое сыновей, Евгений и Дмитрий.
Второй
подвиг поэт
совершил, когда взяли А. Солженицына.
Сначала Евтушенко позвонил Андропову (и его соединили!), оторвал от заседания
Политбюро и обещал, если Солженицыну дадут срок, повесится у дверей Лубянки. Андропов
радушно пригласил это сделать, сославшись на крепость лубянских лип. Но
задумался. Во второй раз поэт обещал защищать Солженицына на баррикадах.
Андропов предложил проспаться, но он был умен и понимал, что посадить
Солженицына — большая головная боль и конфронтация с Западом. И выходку
Евтушенко он использовал, чтобы убедить Политбюро выслать писателя, а не сажать
его в тюрьму.
Третий
подвиг— «Бабий Яр» (1961).
Это был прорыв плотины молчания. Четвертый
— «Братская ГЭС». Уже идет 1965 год,
культ личности свергнут, десталинизация кончилась, а он опять про
лагеря! И про гетто (глава про диспетчера света Изю Крамера). Это настоящие
стихи, без скидок, о том, как замучили Риву, возлюбленную Изи.
Пятый
подвиг — то самое стихотворение «Танки идут по Праге». Негодование и шок сторонника социализма
были сильнее.
Шестой
и седьмой подвиги — это поэма «Казанский университет» и стихотворение «Монолог
голубого песца на аляскинской звероферме». «Университет» — это 1970-й. «Песец» — тоже начало 70-х.
Восьмой
из них, когда Евтушенко в 1993 году отказался брать орден «Дружбы народов» в знак протеста
против войны в Чечне (а
некоторые либералы и премиями не побрезговали). Девятый — его фильм по его же сценарию «Смерть Сталина» (1990).
Ненавидеть он умеет, этот эпикуреец. И страдать — тоже. Ведь история песца —
его история:
«Я голубой на звероферме серой. Но, цветом
обреченный на убой, за непрогрызной проволочной сеткой не утешаюсь тем, что
голубой. И вою я, ознобно, тонко вою, трубой косматой Страшного Суда, прося у
звезд или навеки — волю, или хотя бы линьки… навсегда. И падаю я на пол,
подыхаю, и все никак подохнуть не могу. Гляжу с тоской на мой родной Дахау и
знаю: никуда не убегу. Однажды, тухлой рыбой пообедав, увидел я, что дверь не
на крючке, и прыгнул в бездну звездного побега с бездумностью, обычной в
новичке».
И вот разрядка, развязка — и для песца, и
для поэта:
«Но я устал. Меня сбивали вьюги. Я вытащить не
мог завязших лап. И не было ни друга, ни подруги. Дитя неволи для свободы слаб.
Кто в клетке зачат, тот по клетке плачет. И с ужасом я понял, что люблю ту
клетку, где меня за сетку прячут, и звероферму — Родину мою».
Десятый
подвиг — не признавал ГДР, считал, что Берлинская стена должна пасть, об этом говорил вслух, и в ГДР — тоже;
Хонеккер жаловался Хрущеву, просил Евтушенко не выпускать. Его, кстати,
вытаскивали из самолетов, высаживали из поездов. Пытались засадить в СССР, как
в аквариум. Спас Степан Щипачев. Сказал, что бросит на стол партбилет, публично
выйдет из партии, если поэт станет невыездным.
Одиннадцатый
подвиг — это то, что Евтушенко был в 1991 г. у
Белого дома. У Евтушенко была непробиваемая защита в СССР, и КГБ был в
курсе. После Чехословакии по всем лестницам его шестиэтажного дома стояли люди,
пришедшие его защищать, даже от провинции были гонцы.
В 1981 году Евтушенко опубликовал в
«Юности» повесть «Ардабиола». А потом лед треснул: вторично за его жизнь. И с
упоением Евгений Александрович включился во все: «Мемориал», руководство новой
писательской организацией «Апрель», триумфальные выборы в депутаты Съезда
нардепов СССР от Харькова.
«В жизни всегда есть место подвигу» –
говорит народная молва. Двенадцатым
подвигом можно считать переводческую деятельность Е. Евтушенко из армянской
поэзии и его посвящения близкому ему по
духу творческому народу.
Е.
Евтушенко в благодарность Армении за её культуру, и в частности, музыкальное
творчество Арно Бабаджаняна, написал в память о величайшем композиторе 20 века
стихотворение, полное чувства земли армянской, её народа, обычаев и
национальных традиций:
Армянская лоза
«Я прикрываю тайные сомненья, -
Я прикрываю тайную слезу,
Как прикрывают от зимы в Армении
Зимою виноградною лозу.
Когда землёй при жизни засыпают,
То силы тайные во мне не засыпают.
Кто любит Землю
ту, что стала Родиной,
Тот даже под землёй – непохороненный.
Пускай распалось тело, опустело:
Земля теперь – моё второе тело.
И сердцем сделался земли живой комочек,
Проросший к небу стебельками строчек.
И я не умер. Под землёй я зрею.
Не потерял я под землёй лица.
Землёю я прикрылся лишь на время,
Как вечная армянская лоза»[3].
Евгений Евтушенко сделал стране много
добра, а уехал от нас только в 1991-м, когда «шестидесятники» и социалисты с
человеческим лицом уже утратили свое всемирно-историческое значение и вместо
них в ряды встали западники и рыночники, антисоветчики и либералы. И глухо,
глухо…
Сивку не укатали крутые горки, сивка
просто не въезжает в нашу ситуацию добровольного возвращения в стойло. И наш
новый строй, после «казарменного социализма», называет «казарменным капитализмом». В. Новодворская желает поэту дожить до 120 лет (он еще недавно защищал
Англию от совков, когда они решили, что теракты в метро — это то, что «им
надо», в смысле, «так им и надо»).
Но ещё
в 1968 году Евтушенко создал проект
насчет надписи на надгробной плите:
«Танки
идут по Праге в закатной крови рассвета. Танки идут по правде, которая не
газета… Что разбираться в мотивах моторизованной плетки? Чуешь, наивный
Манилов, хватку Ноздрева на глотке? Чем же мне жить, как прежде, если, как
будто рубанки, танки идут в надежде, что это — родные танки?»
А вот и завещание. Поэта-гражданина:
«Прежде чем я подохну, как —
мне не важно — прозван,
Я обращаюсь к потомству
только с единственной просьбой:
Пусть надо мной — без
рыданий
Просто напишут — по правде:
«Русский писатель.
Раздавлен.
Русскими танками в Праге».
Но потом вышла у Евтушенко «новая книга»:
«Почти напоследок»»[4].
В ней есть и начало его пути –
стихотворение «Первый день поэзии» посвящено тому «перевальному 1954 году», «когда на смену словесам затёртым слова
живые встали из могил, а новые слова ходить учились, но едва-едва». Это был
тот исторический момент в литературной жизни страны, когда «Поэзия рождает ожиданье поэзии – народом и страной».
Автор сборника искренне выразил и свои
разочарования в поэме «Фука», которой он
завершает свою «новую книгу» «Почти напоследок»[5]:
«Но есть имена, на которые сама история налагает после их смерти свою «фуку»,
чтобы они перестали быть именами». В подтверждение этих слов поэт написал следующие стихи:
«В
джинсах любых далеко не уйдёшь,
Ибо
забвенье истории – ложь.
Тот,
кто вчерашние жертвы забудет,
Может
быть, завтрашней жертвой будет.
…Для
тех, кто не думает – прошлого нет»[6].
Книга завершается драматическим, недосказанным
и одновременно оптимистичным финалом:
«Почти напоследок:
Я
– сорванный глас всех безгласных,
Я
– слабенький след всех бесследных,
Я
– полуразвеянный пепел сожжённого кем-то романа.
В
испуганных чинных передних я – всех подворотен посредник,
Исчадие
нар, вошебойки, барака, толкучки, шалмана.
Почти
напоследок:
Я,
мяса полжизни искавший погнутою вилкой
в столовских котлетах,
в неполные десять ругнувшийся матом при тёте,
к потомкам приду, словно в лермонтовских
эполетах,
в следах от ладоней чужих
с милицейским учтивым
«Пройдёмте!»
Почти напоследок:
Я – всем временам однолеток,
земляк всем землянам и даже галактианам.
я, словно индеец в Колумбовых ржавых браслетах,
«Фуку!» прохриплю перед смертью
поддельно
бессмертным тиранам.
Почти напоследок:
Поэт, как монета петровская, сделался редок.
Он даже пугает соседей по шару земному, соседок.
Но договорюсь я с потомками – так или эдак –
почти откровенно.
Почти умирая.
Почти напоследок.
2012
Комментариев нет :
Отправить комментарий