В гостях у Инны Глебовны Коваль

«Ты спасительна. Инка. Инка.

Журналистка, малышка, льдинка…»

«Надежды мне достаточно вполне.

Да и могила – не конец дороги»

                                                  А. Файнберг.

                   Александр Файнберг вошёл в мою жизнь в 1968 году, когда моя учительница по литературе Ф.И. Губина  пригласила его выступить в 79-ой ташкентской  школе, где я тогда училась в выпускном классе. Молодой, подтянутый, с короткой стрижкой, в белой водолазке, немного постарше нас, он два часа подряд читал наизусть свои стихи  из первой книги «Велотреки». Настоящая поэзия впервые не из  учебных хрестоматий -  в живом обличье  -обожгла наши детские души и увлекла за собой.

            В 1970 году я поступила на факультет журналистики  МГУ. В  Москву я приехала с небольшим книжным багажом – томиком А. Пушкина, Л. Толстого и сборником стихов А. Файнберга. Иногородние студенты  жили на Воробьёвых горах в общежитии-высотке МГУ. Каждый вечер мы собирались в просторном фойе на 7 этаже и делились друг с другом самым сокровенным: Ванечка Жданов, впоследствии известный поэт,  читал свои стихи из будущей книги «Портрет», Геннадий Красников выносил на суд рукопись  стихов  «Птичьих светофоров» и пел песни Б. Окуджавы под гитару, а я читала всем стихи моего земляка – Александра Файнберга. Сборник  «Велотреки», зачитанный до дыр,   ходил по рукам  и уже потом больше не вернулся ко мне, как, впрочем, и другие книги, вывезенные из Ташкента. После окончания МГУ я уехала на стажировку в далёкую Юго-Западную Сибирь в новосибирский Академгородок и там задержалась на одиннадцать лет.

            По возвращении в Ташкент  в 1985 году я вновь приобрела радость общения с моим любимым поэтом на его многочисленных творческих вечерах в Академическом русском драматическом театре, Молодёжном театре Узбекистана, Молодёжном экспериментальном театре «Ильхом» имени М. Вайля,  а также  в коротких диалогах во время встреч в Общественном музее А. Ахматовой, литературном музее С. Есенина, Еврейском культурном центре, Клубе авторской песни «Арча», в  знаменательные дни рождения А. Пушкина  возле монумента  «солнцу русской поэзии»  в узбекской столице и  на Ташкентском открытом фестивале поэзии «Малый шёлковый путь» (2001-2008).

            Диалоги с Народным поэтом Узбекистана А. Файнбергом не прервались и после его ухода 14 октября 2009 года. На ежегодных вечерах  памяти поэта в Академическом русском драматическом театре,  на всех литературных площадках  - в музее С. Есенина, Ахматовском музее, Российском центре науки и культуры Уз, в ЛТО «Данко», в поэтическом клубе «Радуга» при общинном еврейском центре  и КАП «Арча» продолжают звучать стихи  и песни на стихи  А. Файнберга, ведь, как я однажды заметила, «поэты не только приходят – они остаются».

         Мы с волнением готовились к  долгожданной встрече с Инной Глебовной Коваль: я и молодой поэт,  преподаватель Академического гуманитарного лицея  в Чирчике Александр Евсеев. В душе мы осознавали, какой тяжёлый груз хлопот взяла на свои хрупкие плечи  эта легендарная женщина, жена народного  поэта  Узбекистана Александра Аркадьевича Файнберга (1939-2009), 48 лет служившая ему секретарём-помощником, первым  слушателем и критиком его творений. Четвёртый  год со дня  смерти  мужа И.Г. Коваль ведёт работу по систематизации и сохранению творческого наследия А. Файнберга и сейчас готовит к печати  книгу его прозы. Готовится также к выходу в свет книга воспоминаний об А.А. Файнберге.

         Но больше всего меня лично интересовала судьба женщины, чья жизнь стала посвящением любимому человеку. Истоки этой святой жертвенности уходят вглубь счастливого детства в родительском доме,  любознательного отрочества и студенческой ненасытной влюбчивой юности. Такой она была  у многих её сверстников  – детей суровых  предвоенных лет. Повзрослев, они  были  готовы взять всё и вся от мирной послевоенной  жизни и в благодарность за это в ответ  без остатка  отдавали ей все свои способности, таланты во имя светлого будущего всего человечества. Сегодня стихи А. Файнберга служат  честным неподкупным  комментарием  подвижнической  жизни поколения «шестидесятников»:

В изгнанье рожденные. Нет у нас, милая, права

на счастье людское, тем паче на крест и на славу.

И жизни достойной – в Москве ли, в Нью-Йорке, в Париже –

ни ты не увидишь, ни я никогда не увижу.

И только любовь. Этот сон среди чуждых устоев

Один на двоих. Вот и все. Пробуждаться не стоит.

Мы звоним в дверь квартиры  И.Г. Коваль, где по соседству с четой Файнбергов жили известные писатели, музыканты, артисты. А. Файнберг, радушный хозяин и балагур-шутник  в обычные дни,   уединялся квартире в часы работы над стихами,  общения с небесами, когда он заново рождался «для вдохновенья, для звуков сладких и молитв» (А. Пушкин). На эту причуду никто всерьёз  не обижался, даже сама Инна, его супруга. Об этом запрете на личную территорию поэта остались его полушутливые стихи «Записка на запертых дверях», которые сегодня звучат совсем не смешно:

Нажал на кнопочку? Привет!

Смени изжогою истому.

Меня сегодня дома нет.

И никогда не будет дома.

Считай себе, что ты поэт.

Но больше дверь мою не торкай.

Не всё же я. Иди к потомкам.

Потомков тоже дома нет.

Дверь перед нами распахнула хозяйка квартиры с широкой жизнерадостной улыбкой. Мы торжественно вручили Инне Глебовне букет декоративных японских цветов, напоминающих цветущую сакуру или гроздья распустившейся сирени, очень похожих на неувядающий с годами весенний облик Музы  поэта, которой  каждый апрель до сих пор А. Файнберг  назначает свидание  в своих бессмертных  стихах:

Давай любовь свою оплачем.

Давай свидание назначим.

Не мучаясь и не грустя.

Сегодня. Десять лет спустя.

Давай сирени наломаем.

Любила Ты? И я любил.

Апрель цветёт, как ненормальный.

Апрель заборы проломил.

Сирень горька и безутешна.

Сорви мне счастье наугад.

Мы изменились? Мы всё те же,

Как десять лет тому назад.

В глазах твоих - всё те же кроны.

В моих – всё тот же синий дым.

Стекло с вином губами тронув,

Ты говоришь: «Горим?»

«Горим!»

(Сирень).

        

         На столе стояла домашняя наливка, лёгкая закуска, сдобный пирог с начинкой из сливового варенья, приготовленный специально для Инны Глебовны  Саши Евсеева мамой. Пыхтел на подносе крепко заваренный свежий зелёный чай в миниатюрном чайнике   - всё было по-домашнему трогательно, уютно и просто – и располагало к  сердечной беседе без   протокола. «Счастливые часов не наблюдают»,  - подтвердила Инна Глебовна характер затянувшейся до синих сумерек в окне нашей  беседы.

Нам казалось, что  хозяин только ненадолго отлучился на балкон покурить. Иногда он  как будто заходил в зал к накрытому  столику, когда-то сделанному своими руками, подсказывал своей драгоценной половинке тот или иной случай из их совместной жизни и снова удалялся, возможно,  в свой кабинет, где он обычно работал или просто отдыхал в глубоком уединении. Он был рядом с нами, как при жизни. Инна Глебовна вспоминала смешные и серьёзные эпизоды из их совместной жизни: они складывались в живую мозаику «близкого эха». Их дополняли  стихи А. Файнберга и песни, ставшие народными,  например,  «Открытка» («Сердечко») на музыку Г. Заволокина в исполнении А. Евсеева, поэта из Чирчика. Эту песню очень любил А. Файнберг и не обижался, когда она звучала на центральном телевидении в передаче «Играй, гармонь» или на республиканском радио без имени автора стихов как народная. Для А. Файнберга  это было лучшим признанием его всенародной популярности  без географических границ – от Ташкента и Москвы до самых до окраин…

Инна Глебовна бойко и весело рассказывала своим звонким молодым  голосом о родительском доме в Ташкенте  и  послевоенном азиатском дворе, который объединял людей разных национальностей и был полон шума разношёрстной детворы:

- Отец Глеб Иавнович Коваль у меня был художник, и он интуитивно прекрасно отделал нашу квартиру.  Мой отец из одной комнаты сделал еще три,  и у нас получилось 4 комнаты. У нас была веранда, летний и зимний душ, банька, кухонька. Отец сам провел водопровод. Он, вообще, очень талантливый человек был. У нас цветов было море.  Скамеечки в садике. Загородка во дворе  была самая цивильная. И все дорожки в садике мой отец красиво отделал кирпичиком. В садике был навес, и там стояли бутыли. Мой брат с соседними ребятами пытался делать домашнее вино из винограда из  нашего сада.

Мой отец был художник, и у него были талантливые ученики: Л. Резников, Абдуллаев, М. Бердников. Портретист А. Волков его другом был. И кроме этого,  отец еще писал стихи. Он написал: «Руки прочь от Индии». Он публиковался в «Правде Востока». У него тетрадки с сочинениями хранились. Они потерялись после землетрясения 1966 г.. Мы их не донесли до дома, когда переезжали в новую квартиру.

Двор у нас был чудесный: кругом росли вишни, урюк, орешины. Там мы устраивали шалаш, обязательно где- то наверху, и лезли на дерево, чтобы попасть  в этот шалаш.

         В нашем  дворе жили наши друзья -  семья  Багдасаровых.

Арам Багдасаров был деканом физико – математического факультета ТашГУ. Норик Багдасаров был мастером спорта высокого класса. За спортивные успехи он был удостоен  разных медалей. Робик Багдасаров – доктор наук, профессор. Эдик Багдасаров – архитектор. А моей подружкой была Эльвира Аковбян, её дядя был  известный на всю округу  врач.

В нашем дворе  на Жуковской,  42 жил  директор Чирчикского   химического завода Берг. Мы с его сыном Борей Бергом вместе росли и дружили.

Мы  тесно  общались и выручали друг друга всегда  в разных сложных  житейских обстоятельствах и легко преодолевали их  жизнеутверждающей цельностью. В нашем дворе жили очень хорошие  специалисты высокого класса - в основном, это была элитная  столичная  интеллигенция. Но там жили и  рабочие.

Саша описывает  наш дом в нескольких  стихотворениях: «Есть на свете один удивительный дом…»  и  там, где он передаёт состояние природы в августе («Там под навесом в бутылях бродит вишня / и не кончается ремонт…»).  Сашу любили все,  кто жил в нашем доме. Александр Аркадьевич частенько приходил к нам  в этот двор.  У нас дверь никогда не запиралась. Даже, если мы куда- то уезжали, мы просто доски ставили под дверь.  А у нас в доме  были  и пианино,  и аккордеон. Но мы жили не богато, и ничего особенного у нас не было. Но отец так художественно  отделал квартиру, что тем,  кто приходил к нам,  казалось,  что они пришли в музей прикладного искусства.

У нас в саду  отец  соорудил красивый  фонтан и отделал его  декоративной синей смальтой.  Вокруг него собирались студенты,  мои однокурсники с отделения журналистики филологического факультета ТашГУ во время подготовки к экзамену по  зарубежной  литературе. Они не успевали прочитать весь список необходимой литературы. А моя мама, профессиональный музыкант  Руфина Львовна Мелкамини,  очень много читала. И как я помню, она сидела на веранде, а вся группа студентов устраивалась в нашем садике на скамеечках возле фонтана. И вся группа слушала  и записывала со слов моей мамы содержание непрочитанных книг.

Разлив всем зелёный душистый чай и разрезав рулет на аппетитные куски, увлёкшись  разговором и  почти  не прикасаясь к еде, Инна Глебовна продолжала:

-  Мама очень быстро прочитывала книги, и вот такое почётное поручение она выполняла на протяжении нескольких лет. Она свободно вписалась в нашу  беззаботную студенческую атмосферу. Она скончалась на 74- м году жизни, но до конца оставалась в душе молодой. Даже морщин у нее не было на лице.

Мама проводила городские и районные новогодние  ёлки. Она была пианисткой, но научилась также  играть на аккордеоне. На ёлки она приглашала актеров из Академического русского драматического театра имени А.М. Горького. Тогда этот театр был интересным. И я туда ходила часто.

Мой дядя Юрий Мелкомини работал в этом театре. Он закончил театральное училище во время войны. Все актеры театра получали бронь. Юра  от брони отказался и пошел на фронт.   Он погиб в Курско–Орловской битве,  всего лишь  месяц не дожив  до своих  20 лет. Его привезли в Москву в госпиталь, и там он скончался от полученных тяжёлых ранений.  Похоронен мой дядя  на братских могилах  на Востриковском  кладбище.

Мой дядя был очень талантливый актер, он играл Серано де Бержерака. К сожалению, в музее  64-ой школы, где он учился, не сохранились афиши и  фотографии из нашего  семейного архива. Но там до сих пор стоит  стела с фамилиями выпускников, погибших на фронтах второй мировой войны, среди которых  фамилия  моего дяди. Я об этом опубликовала статью: «Он ушёл воевать».  

Инна Глебовна, расскажите подробней о ваших студенческих годах в ТашГУ и последующей учёбе в аспирантуре  МГУ в Москве? Была разница в учебно-методическом процессе? Что вам дала эта многолетняя непрерывная учёба в человеческом и научном плане?

И.Г. - Я училась в аспирантуре МГУ.  Гуарик, ты тоже,  только  позже,  училась в МГУ и знаешь, какие там были  очень хорошие преподаватели. И я всегда с большим уважением отношусь к людям, которые прошли через эту «московскую  школу». Здесь в ТашГУ  во второй половине 50-х годов, когда   я училась на отделении журналистики филологического факультета,  тоже была замечательная научная школа. 

У нас заведующим кафедрой был Турсун Собирович Собиров. Он приглашал профессоров из МГИМО,   ВГИКА,  ЛГУ, МГУ  читать лекции для студентов. Мы от них получили так много знаний, что их хватило потом  для журналистской практики на всю оставшуюся жизнь.

А сколько у нас было много замечательных ребят – артист и поэт Владимир Рецептер,  Алексей Пьянов был замредактора «Юности» и редактором «Крокодила»,  Юнона  Столярова  была одной из первых дикторов на нашем республиканском телевидении и другие.

Наша память сохранила имена наших учителей, но больше всего нас  трогает  то, что они тоже за нас несут добровольную пожизненную ответственность. Их до сих пор волнует наша судьба. Я по сей день переписываюсь со своей школьной учительницей  русской литературы Ф.И. Губиной из школы №79 на Чиланзаре, уехавшей  в Германию в 90-ые годы прошлого века. До последних дней жизни профессора МГУ Э.Г. Бабаева (1927-1996), руководителя моей выпускной работы «Антология армянской поэзии с  древнейших времён до наших дней. В.Я. Брюсов и А.М. Горький, 1916 г.»  я  поддерживала с ним переписку.

Я читала   публикацию в интернете: «Краски есть – о чём тужить?», в которой ваш бывший студент  справедливо  называет А. Файнберга «счастливым поэтом» уже только за то, что рядом с ним были Вы. Об этом  повествует между строк  интонация лирического героя  заглавного стиха  в  сборнике А. Файнберга «Невод»:

«Нарисую день холодный,

День без года и числа,

Перевернутую лодку,

Возле лодки – два весла.

С низкой крышей, синеокий –

Нарисую как смогу –

Старый домик одинокий

На пустынном берегу.

Нарисую сеть пустую.

Птицу в небе нарисую.

Краски есть – о чем тужить?

Нарисую – буду жить».

И.Г. -  Да, Саша был счастливым поэтом, вопреки всем обстоятельствам. К нему это жизнеутверждающее начало перешло от родителей.

 Осип Мандельштам говорил: «Вектор поэта должен быть всегда направлен вверх». Есть среди  людей снобы, которые опрометчиво утверждают, что кто-то из наших классиков устарел на корабле современности. Талант, человечность, доброта, интеллигентность всегда во все времена будут востребованы народом. Разве Александр Сергеевич Пушкин с его «всемирной отзывчивостью» (Ф.М. Достоевский), Сергей Александрович Есенин с его «земной» и одновременно «вселенской» любовью ко всему живому в мире или Мастер вольных сонетов Александр Аркадьевич Файнберг с его возвышенной любовью к родине и  братской готовностью помочь каждому начинающему дарованию в литературе,  - продолжатели пушкинских традиций – поэты разных исторических эпох, но близкие по жизнеутверждающему духу – разве они  устареют когда- нибудь? Нет,  никогда, как бы ни менялись наши читательские интересы.

И.Г.  - Кстати, дедушку Александра Аркадьевича звали Александр Сергеевич. Он унаследовал от него не только имя, но и генетически – интеллигентность в крови и, соответственно, в образе мышления  - глубинную связь человека с жизнью и гражданскую ответственность за неё.

Саша Евсеев в качестве ремарки вставил в нашу беседу стихотворение А. Файнберга  «1943»,  которое он прочитал наизусть:

«Ветер гнёт заборов доски.

Мчит позёмку Новый год.

По булыжникам Жуковской,

Где отцовский винзавод.

Там туман по-над Саларом,

Подворотен сквозняки,

Долетают от  вокзала

Паровозные гудки».

          И как это часто  бывает в устной беседе, разговор снова перешёл на актуальную волнующую тему – об А. Файнберге.

И.Г.  - Саша написал сценарий   фильма  «У самого синего неба», где он глазами ребенка описывает события военных лет. Там играл Джаник Файзиев, ныне  известный в мире кинематографист. В одной передаче Д. Файзиев  рассказывал, что он впервые тогда снялся в кино, когда Александр Аркадьевич  выбрал его кандидатуру для будущего фильма. А Светлана Норбаева играла мать главного героя в этом фильме. Режиссура была Леонарда Бабаханова. Этот фильм занял Гран При на Всесоюзном фестивале художественных телефильмов в 1972 году.

В то время – это было в конце 70-х годов А. Файнберг переживал тяжёлый период, когда его не печатали. И тогда он в полную  меру своего таланта реализовал себя в кинематографе. Он написал большое количество сценариев, внёсших в национальный документальный, художественный и анимационный кинематограф особую поэтику и философское восприятие. Лучшие из них и сегодня поражают молодёжь своим жизненным драматизмом и психологическим реализмом.

В  документальном фильме  «Последнее… прости!» трагические кадры исчезающего Арала комментирует голос поэта,  декламирующего  рубаи.  К двадцатилетию трагической гибели в авиакатастрофе (1979) футбольной команды «Пахтакор» по сценарию  Александра Файнберга был снят  документальный фильм «Их стадион в небесах», в котором звучит песня Ю. Аленикова на его стихи о легендарных «пахтакоровцах».

Мы все помним документальный фильм о тыловом Ташкенте в годы второй мировой войны «Город спасения».  Фильм  рассказывает о том, скольких детей узбекские семьи  приняли из России в  годы  военного лихолетья -  выпестовали, накормили, обогрели, выходили и вновь отправили к себе на Родину после окончательной победы над фашизмом!..  В этом искреннем без чрезмерной патетики  фильме   звучит за кадром до боли знакомый с хрипотцей   низкий баритон  поэта и кинодраматурга А. Файнберга:

«Там бельё на верёвке повисло.

Пар стоит над стиральной доской.

Там Шульженко – про старые письма,

Там Утёсов про берег морской.

Змей пергаментный в небе трепещет.

Пахнет хлебным зерном винзавод.

- Вещи старые. Старые вещи, -

Под балконом старьёвщик поёт».

«1952».

Снова и снова возникает волнующий любого художника и простого человека вопрос: А. Файнберг всегда был таким принципиальным, своенравным, без чего, наверное,  никогда нельзя было существовать  в мире  литературы и  искусства и находиться  в его авангарде?

         Александр Аркадьевич Файнберг родился 2 ноября 1939 года в Ташкенте, куда его родители переехали из Новосибирска в 1937 году. После окончания  50 –ой  ташкентской школы Александр Файнберг учился в Ташкентском топографическом  техникуме. Отслужив  в армии в Таджикистане, он учился на заочном отделении журналистики филологического факультета и работал в студенческой многотиражке вместе с И.Г. Коваль.

Он  выпустил в свет  пятнадцать книг стихотворений (включая посмертно вышедший двухтомник, составленный автором), а также по его сценариям было поставлено семь полнометражных художественных фильмов и более тридцати мультипликационных фильмов. Им были переведены на русский язык газели Алишера Навои и стихи современных узбекских поэтов. Его стихотворения печатались в журналах «Смена», «Юность», «Новый мир», «Звезда Востока», «Новая Волга» и в периодике зарубежных стран по обе стороны Атлантики. В течение нескольких лет А.А. Файнберг руководил в Ташкенте семинаром молодых писателей Узбекистана.

В 2008 году А. А. Файнберг Указом президента России награжден Пушкинской медалью за большой вклад в развитие культурных связей и сохранение русского языка и русской культуры.

Это высокое служение  родине мы называем  патриотизмом. Гражданственность есть и всегда будет главной артерией поэзии – высокого искусства общения с веком, человечеством. Творчество А. Файнберга – это подлинная гражданская поэзия без парадной декларативности, поэтому она и сегодня волнует сердца молодых читателей.

Я недавно перечитывала письма Германа Гессе 40-х годов прошлого века. Во время фашистской диктатуры в Германии, когда по приказу  Фюрера сжигали на кострах книги гуманистов и казнили по ложному обвинению за измену родине  всех антифашистов, немецкий писатель,  вынужденный жить в эмиграции в Швейцарии, писал оттуда своим друзьям: «Самая важная черта художника - это быть своенравным».

                   Не обязательно упоминать всуе Бога – главное, верить в Него. Эта вера  чувствуется  у А. Файнберга в «Пасхальном этюде для колокола» и других стихах, не поддающихся пересудам:

«…Гулкий, глубокий звон,

И не огненный гриб подымается в небо,

А огненный крест.

То Христос головою венчанной печально качает,

На землю взирая с небес.

ХРИСТОС ВОСКРЕС!»

Провидческое, пророческое начало  характерно для поэтического мышления А. Файнберга, будь это его шутливый стих «Харон»; или заключительный стих из сборника «Лист» - весёлый ироничный сказ о том, как поэт пришёл к могильщику; или строки «Прощальной поэта», подобной   «Реквиему»:

«Мне прощенье – любовь, -

 храм единственный не на крови.

Здравствуй, высшая власть!

Знаки звёзд над кайлом полумесяца.

Коромыслом зажглась,

Запылала Большая Медведица.

Под огнями небес

По законам Земли не напрасно

Ни костёр и ни крест

Над строкою из крови не властны.

Даже попранный прахом

Поэт остаётся поэтом.

В этом высшая правда.

И музыка высшая в этом».

А как, серьёзно или иронично  воспринимать полушутливое-полусатирическое   обращение к шурину: «Завещание»: сколько в этом вольном сонете сарказма и одновременно глубокого лиризма в заключительном терцете:

«Тебе ль рыдать над сгинувшим поэтом?

Другие принесут к могиле мне

На дальний путь лукошко с  лунным светом».

И. Г. -  Саша обожал моего брата, кандидата  искусствоведческих наук,  доцента консерватории Льва Глебовича Коваля. Он даже посвятил ему рассказ, напечатанный в  «Тасвире». Он называется «Гармония, или колесо от  троллейбуса». Брат  мой изучал макомы,  написал книгу «Интонирование узбекской традиционной музыки». Он  рано  в 48 лет  ушел из жизни.

         Заговорили о древней науке  - нумерологии – тесно связанной с космической биоритмологией, арифмомантией, мнемоникой…  Античный  математик и философ Пифагор  утверждал: «Мир построен на силе чисел». Каждое «исходное» из них имеет своё значение и даже влияет на судьбу человека. В старину люди приписывали числам магические свойства. Из глубокой древности дошли до нас «Святая троица», таинственная пентограмма, «космогоническая семёрка», «чёртова дюжина». Древние были уверены, что всё происходящее вокруг человека можно выразить числовым кодом. Древняя оккультная наука «нумерология» изучает человеческую жизнь и способна рассказать нам много интересного о нас самих – о тех, с кем пересекаются наши пути в личной жизни, работе, бизнесе, хобби… Математики и астрологи сообща  пытаются  объяснить «роковые» и «счастливые» числа в нашей биографии.

Мы все помним, что А. Файнберг родился 2 ноября 1939 г. До своего 70-летнего юбилея, который он собирался отмечать 2 ноября, поэт не дожил 18 дней. Но никто из нас даже не догадывается о том, как  много совпадений оказалось в числах двух близких людей, спаянных не только официальным браком, но  духовным единением и взаимным пониманием друг друга на протяжении почти полувека их совместной жизни?

И.Г. - У нас с Сашей оказалось  много совпадений  в числах.

У нас совпадают числа: 22 ноября – день рождения Сашиной мамы.

24 ноября – день рождения моей мамы. 30 июня – день рождения моего брата.

3 июля – день рождения Сашиного отца Аркадия Львовича.

Аркадий Львович умер 8 октября.    Моя мама – 14 октября;

Саша – 14 октября. Мой брат умер 5 мая. А Сашина мама Анастасия Александровна – 4 мая. Но они с братом моим ушли из жизни в разные годы.

Мой день рождения – 26 октября.  Сашин – совсем рядом, 2 ноября.

И в один год умер мой отец и Сашин отец. Сначала мой отец умер. Аркадий Львович очень болезненно  переживал его уход. Потому что они с моим отцом находили общий язык.

            Александр Колмогоров, друг вашей семьи, вспоминает, что Александр Файнберг иногда вас ласково называл «Мурзилкой».

Расскажите, как началось ваше знакомство –  зрелого журналиста и начинающего поэта, не похожего на других?  Вы сразу в нём  разглядели гения или это прозрение пришло со временем?

И.Г. - Наше знакомство состоялось  давно и  очень интересно.

 Александр  поступил в Ташкентский государственный университет на отделение журналистики филологического факультета. Впоследствии он  вспоминал: «Я пришел на занятие по русскому языку.  Слушаю  Арафат Абдусаматову и восхищаюсь: как она чисто говорит  по-русски!».

Он подошел к ней и говорит: «Вот я закончил топографический техникум, сейчас только пришел из армии. Мне бы хотелось заняться литературной работой».

Арафат  ответила: «Еесть такая Инна Коваль. Она работает в многотиражке. Обратитетсь к ней!».

Я мечтала работать в газете. Я пришла в редакцию университетской многотиражки, и туда же пришёл по рекомендации А.  Абдусаматовой   Саша Файнберг.

Там у нас молодых талантливых ребят было полно:  будущие журналисты, писатели и поэты. Среди них был  известный сегодня на Украине поэт Валерий Замесов. И вот Саша пришел и стоит,  ждет,  когда я выйду из редакции.

Я вышла. Он подошел ко мне и спрашивает: «Вы Инна Коваль?». Я отвечаю «Да». Он говорит: «Меня прислала Арафат Абдусаматова. Она заверила меня,  что Вы  сможете мне помочь». Я говорю: «У нас свободных мест нет. Но может скоро уйти Эльмара – секретарь- машинистка. Но Вам это зачем?» Он неожиданно заявляет: «Мне всё равно -  лишь бы была литературная работа».

Прощаясь,  в первый раз я вдруг  оглянулась. Смотрю,  он тоже стоит и смотрит мне вслед. Мы встретились взглядами. Я подумала: «Боже мой! И чего это я обернулась?» И пошла дальше. Обычно я не оглядывалась никогда.

Так, Инна Глебовна  раз и навсегда  обернулась на свою судьбу. Она продолжала свою исповедь, как на духу:

 - Однажды  Саша  пришёл ко  мне домой  и принёс блокнотик. А в блокнотике красными чернилами стихи написаны. Я прочитала эти стихи, а Светочка, моя сестра,  пришла из школы и нашла одну  грамматическую ошибку у него.

         - Вы впоследствии никогда не редактировали стихи А. Файнберга?

И. Г. -  Никогда. Но если мне что- то не нравилось в его стихах -  я всегда  об этом открыто   говорила ему.

…А тогда  я, очарованная стихами Саши,  подошла к редактору  газеты Ю.М. Травнопольскому  и говорю ему: «Вот замечательные стихи. Надо их опубликовать».

Саше был тогда 21 год. Он вырезал перочинным ножичком  на маленьком деревце на улице Жуковской, которое  за полвека  уже сильно разрослось, одно многозначительное слово: «ВОТ!». Сейчас только Инна Глебовна может  эту надпись прочитать и оценить как триумф окончательной победы Саши в покорении её  женского сердца.  Дерево разрослось,  как  их чувства, в большую любовь:

 «Ты ведь знаешь – в доме этом

Завсегда уют.

У меня под крышей летом

Ласточки живут…»

Октябрь.

         Инна Глебовна разрешила нам зайти в кабинет А. Файнберга. Кабинет был наполнен  семейными реликвиями. Здесь   каждая вещь:  домашняя библиотека,  печатная машинка, огромный фотопортрет А. Файнберга Рустама Шагаева и фотографии племянника  Александра Коваля, бюст А.С. Пушкина,    миниатюрная  статуэтка  кузнечика, который играет на скрипке, на второй  книжной полке  - Сашин подарок Инне  –    всё до боли напоминало о хозяине кабинета – «властителе дум»,  казалось, только  на несколько часов  временно покинувшем его.

Мы, заранее не сговариваясь, говорили, не насыщаясь,  о  нашем общем кумире и  чувствовали, что Александр Аркадьевич был в эти часы с нами. Инна Глебовна подтвердила наши ощущения:

-  Он с нами в стихах, в наших воспоминаниях, в нашей любви к нему, и в его любви к нам.

Александр Евсеев, преподаватель гуманитарного лицея в Чирчике, открывший в колледже литературный уголок, связанный с творчеством А. Файнберга, пропагандирующий его поэзию среди учащихся лицея и жителей Чирчика, полюбопытствовал, бывала ли молодая чета Файнбергов  в его родном городе. На вопрос  Инна Глебовна с оживлением рассказала забавный эпизод из  их совместной жизни с Александром Файнбергом:

- Ну а что касается Чирчика, то с Чирчиком тоже многое связано было. Я помню, Чирчик был красивым  зелёным городом.  Там летали голуби и били из земли  многочисленные чистые фонтаны. Саша мне говорил, что надо купить для меня обручальное  кольцо.  А я как- то в Чирчике была и Саше говорю: «Сашенька, там есть кольцо и не дорогое: 13 рублей  стоит». И мне нравится, что оно узенькое. Тогда только появилась мода на узенькие золотые колечки. И вот мы поехали с Сашей в Чирчик  и купили там колечко. И Саша по асфальту прокатил это колечко, которое я ношу до сих пор. Поэтому Чирчик мне очень дорог – ведь  он окольцевал нас на всю жизнь.

Инна Глебовна вышла нас проводить до ближайшей автобусной остановки. Мы шли по ночному освещённому центру узбекской столицы мимо заново отстроенного Республиканского специализированного музыкального академического  лицея имени В.А.Успенского на месте старого здания консерватории,   многочисленных магазинов с освещёнными яркими витринами,  и там среди гула снующих машин и спешащих пешеходов мы  подсознательно, в глубине души,  как будто слышали  хрипловатый голос  Александра Файнберга:

…Не плачь, любовь. Зажги ночные свечи.

Открой окно. Вино плесни во мглу.

Тебе я крикну с улицы: «До встречи

У двух любых созвездий на углу».

Гуарик Багдасарова

Фото из семейного архива А. Файнберга, 2008 г. Рядом с поэтом – его супруга Инна Глебовна Коваль;
Фото с Ташкентского открытого фестиваля поэзии "Малый шёлковый путь",  2008 г.
Фото  с 70-летнего юбилея А. А. Файнберга в СП УЗ в 2009 г. 

Фото,  сделанные во время визита к И.Г. Коваль,   2013 г.;

Стихи использованы из книги «Лист» А. Файнберга (Т., 2008.)