В преддверии Дня
рождения Бориса Пастернака (1890 -1960) –
10 февраля - в пасмурный дождливый день второго февраля 2017 г. в клубе-музее «Мангалочий дворик Анны
Ахматовой» при РЦНК в Ташкенте собрались
любители поэзии Серебряного века, чтобы отдать дань уважения и любви большому поэту,
который начинал свой творческий путь вместе с Анной Ахматовой и Мариной
Цветаевой, Александром Блоком и Владимиром
Маяковским, Николаем Клюевым и Сергеем Есениным, Максимилианом Волошиным и
живой памятью об Иннокентии Анненском,
и, как настоящий художник, впоследствии отдалился от них, создав
свой, ни на кого не похожий «мир
Пастернака».
Открывая
литературно-музыкальный вечер, директор Ахматовского музея А.В. Маркевич объяснила собравшимся любителям поэзии, почему она
остановила свой выбор на раннем стихотворном сборнике "Сестра моя - жизнь моя". Два периода в своей
биографии Пастернак считал счастливейшими: семнадцатый год, когда он писал «Сестру…»,
и конец сороковых — начало пятидесятых, когда создавался роман «Доктор Живаго».
Судьба, словно в предвидении будущего,
каждому периоду русской революции подобрала летописца. Январь и февраль
восемнадцатого достались Блоку («Двенадцать»), девятнадцатый и двадцатый —
Цветаевой (лирика Борисоглебского переулка, «Лебединый стан»), двадцать первый
— Ахматовой («Anno Domini 1921»), двадцать второй — Мандельштаму («Tristia»),
двадцать третий — Маяковскому («Про это»). Семнадцатый — год Пастернака: это благодаря
ему мы догадываемся, как все было. Музой поэта-романтика тогда была героиня-мятежница Елена Виноград, первая женщина в ряду пастернаковских героинь:
Евгения Лурье, Ида Высоцкая, Зинаида Нейгауз, Ольга Ивинская...
Борис Пастернак впервые
в жизни почувствовал себя не чужим на пиру современности, а живущим в свое
время и на своем месте:
Казалось
альфой и омегой —
Мы
с жизнью на один покрой;
И
круглый год, в снегу, без снега,
Она
жила, как alter ego,
И
я назвал ее сестрой.
Актриса
Елена Бурова рассказала предысторию
издания эпохальной книги, знакомство с которой делает читателя просто
счастливым человеком, хотя бы потому, что даёт понять, что «временами любовь
обгоняло солнце»[1].
Путь к поэзии Бориса Пастернака шёл через Марбург. От предложения профессора
Германа Когена остаться в Германии для получения докторской степени философии,
будущий поэт наотрез отказался. «Прощай,
философия!» - эти слова из автобиографической книги «Охранная грамота» (1931)
теперь значатся на мемориальной доске в Марбурге, где некогда проживал и обучался
философским наукам безвестный студент, ставший позднее почитаемым классиком.
Но
приверженность философии и музыке впоследствии сказалась на творчестве Пастернака и сделала из него выдающегося, не
похожего на других современников,
летописца, опередившего своё время глубоко философичным и образным мышлением. Секрет
своего мастерства он открывает в «Охранной грамоте», вышедшей в 1931 г. и
запрещённой уже через два года в 1933 г.:
- Искусство… оно интересуется не человеком, но образом человека. Образ человека, как
оказывается, больше человека.
… Что делает
честный человек, когда говорит только правду?
За говореньем правды проходит время, этим временем жизнь уходит вперёд. Его
правда отстаёт, она обманывает. Так ли надо, чтобы всегда и везде говорил
человек?..
В искусстве
человек смолкает и заговаривает образ. И оказывается: только образ поспевает за успехами природы»[2].
В
1914 году вышел в свет первый сборник Б. Пастернака «Близнец в тучах». В него
вошло знаменитое стихотворение 1912 г. «Февраль. Достать чернил и плакать…», в
котором природа и внутренний мир человек на всех уровнях пересекаются и
перетекают друг в друга.
1917
год был ознаменован выходом, ещё до революции, второго сборника «Поверх
барьеров». Пятью годами позже в 1922 году был издан сборник «Сестра - моя
жизнь», посвящённый М. Лермонтову, ставшему для него «олицетворением творческой
смелости и открытий, началом повседневного поэтического утверждения».
Начиная
с 1936 года, он поселяется в Переделкино. Здесь он пишет стихи и прозу,
занимается переводами. На ложные доносы
и предложения репрессировать Пастернака в 1937 году, Сталин уклончиво отвечал:
«Оставьте этого юродивого в покое», что спасло жизнь отшельнику. Во время
Отечественной войны и эвакуации в Чистополь в октябре 1941 года и после возвращения в Москву в августе 1943
года он уезжает с бригадой писателей на Брянский фронт. В это время он пишет
патриотические стихи: «Страшная сказка»,
«Смерть сапёра», «Победитель» и другие.
Много
лет спустя 17 января 1946 года при первой встрече с поэтом в Лаврушинском переулке в Москве
молодой наш земляк Эдуард Бабаев запомнил эти уроки поэзии от мэтра Серебряного века на всю жизнь. Э. Бабаев приехал в столицу на десять дней
навестить своего больного слепнущего
отца и забрать его домой из
Лефортовского госпиталя и заодно выполнить просьбу Владимира Липко – передать подстрочники газелей Алишера
Навои для антологии узбекской поэзии:
Если я уеду из
Герата,
Вспомнит ли хоть
кто-нибудь меня?
На стене лишь
сизый свет заката,
Вспомнит ли хоть
кто-нибудь меня?
Те первые серьёзные уроки
поэтики Эдуард Бабаев описал в своей
книге воспоминаний: «Для поэзии необходима философия, - говорил Борис Пастернак. – Не как система отвлечённых понятий и формул,
а как форма разумения жизни. У нашего поколения была хорошо разработанная
философская основа. Был Николай Фёдоров. Его влияние на поэзию ХХ века было
значительным. У Маяковского тоже есть экзистенциальные отголоски философии
начала века. И не только у него…»[3].
Эти
выдержки из книги Эдуарда Бабаева автор этих
строк представила на вечере. Они помогли
ещё лучше оценить значение книги
«Сестра моя – жизнь», стихи из которой выразительно декламировали активисты
музея Елена Бурова, Галина Козлова,
Раиса Крапаней, Юлия Хорохова: их обязательно надо слышать, чтобы видеть. Геннадий Арефьев под гитарные переборы задушевно исполнил свои
романсы на стихи Бориса Пастернака и пригласил
друзей на свой тематический зимний творческий вечер 12 02 17
в РКЦ Узбекистана.
Выступавшие
ахматовцы вместе со слушателями сделали вывод, что если проследить творческий путь Пастернака от его раннего
творчества 10-20 –х годов и, в частности,
книги «Сестра моя – жизнь», к его поздними произведениям 50-60-х годов
прошлого века, то можно заметить изменение стиля от экспрессивного, с зачастую чисто зрительными образами, к
глубинному постижению сути вещей. Особенно это ярко проявилось в поэтическом
мире его романа «Доктор Живаго».
15
ноября 1957 года на итальянском языке выходит роман Б. Пастернака «Доктор
Живаго» - главное дело его жизни. В 1978
году «Доктор Живаго» издаётся на русском языке. Окончательный авторский
текст романа был опубликован А.
Твардовским в «Новом мире» по архивным машинописным корректурам в 1988 году, через 30 лет
после его выхода в свет. Пастернаку за этот роман Шведская академия словесности
и языкознания присудила Нобелевскую
премию, но писатель под давлением общественности, угрожающей лишить его
гражданства, вынужден был отказаться от
неё. Ответ Б.Пастернака был таков: «Я не
ожидаю от вас справедливости. Вы можете меня расстрелять, выслать, сделать всё,
что вам угодно. Я вас заранее прощаю. Но не торопитесь. Это не прибавит вам ни
счастья, ни славы. Но помните, всё равно, через несколько лет вам придётся меня
реабилитировать». В стихах незадолго до своей кончины он написал ответ под названием «Нобелевская
премия» (1959). Оно заканчивалось такими стихами:
……………………………..
Что же сделал я за
пакость,
Я убийца и злодей?
Я весь мир заставил
плакать
Над красой земли моей.
Но и так почти у гроба
Верю я, придёт пора –
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра.
Борис
Леонидович Пастернак умер 30 мая 1960 года от рака лёгких.
Андрей
Вознесенский в своём очерке «Прорабы духа» писал об этих трагических днях прощания с
великим поэтом. Он говорил, что для него, с шестнадцати лет знавшего
Пастернака, его дача в Переделкино опустела
после его ухода в вечность. Но он его запомнил живым четырнадцатилетним
подростком, который всегда присутствовал в нём даже в его зрелые годы:
«Фигура в плаще,
паря, не касаясь земли, над водой приближалась к берегу. На лице блуждала
детская улыбка недоумения и восторга.
Оставим его в
этом золотом струящемся сиянии осени,
мой милый читатель.
Поймём песни,
которые он оставил нам»[4].
Автор этих строк
посчитала уместным дополнить высказывания А. Вознесенского посвящением «В Переделкине» Борису Пастернаку моего старинного друга, трагически погибшего,
Анатолия Гракова (1939-1991), одного из его горячих поклонников:
Природу я застал врасплох,
И дали только еле-еле
Осенний сказочный чертог
Завесить дымкою успели.
И вот он весь передо мной,
Как откровенье о печали
Или ландшафт красы земной,
Которой мы не замечали.
Здесь левитановский простор,
Напастью отданный в потраву,
Родит в груди такой восторг,
Что явно не уместен траур…
Сосна, кустарник с трёх сторон,
В сплетенье трав застыли строфы.
Здесь в обелисковый бетон
Впечатан гениальный профиль.
Здесь навалилась ширь небес
На кручу – страшно прикоснуться,
И так далёк за полем лес:
Как ни тянись – не дотянуться.
Здесь начинаются азы,
И здесь кончаются сомненья.
И это – формула грозы
И вечности определенье.
(октябрь,
1968).
Литературно-музыкальный
вечер в ахматовском музее ещё раз напомнил нам о том, что имя Пастернака
останется в литературе, а не в её
истории. Он и впредь будет интересен тем, что всегда оставался верен себе, не
был суетлив, никого ни разу не толкнул, не пробивался к сытной кормушке и смело
критически говорил с трибуны Первого всесоюзного съезда советских писателей в
1934 году: «Не жертвуй лицом ради
положения!..»[5].
Его задача была – отыскать человеку место в едином, меняющемся мире,
который может существовать только в
нравственной оценке героя и его творца. Нам известно, как Б. Пастернак помогал
Осипу Мандельштаму, Льву Гумилёву, Н.Н.Пунину,
Е.С. Гинзбург и многим другим, несправедливо осуждённым писателям, художникам,
музыкантам своим благородным вмешательством в их судьбы. Он признавался:
-
…Но у меня осталось великое преимущество
– чистая совесть, сознание, что по моей вине или по моему малодушию ни один
человек не попал в сеть Люцифера[6].
Причащаясь к
очистительному огню стихов Бориса Пастернака на литературно-музыкальном вечере
в ахматовском музее, многие из нас по-новому стали понимать разобщенный мир и
чувствовать в его ослепительной яркости,
необычности и даже великом трагизме
неистребимую гармонию и цельность,
единство и единение всего и вся.
Гуарик Багдасарова
Фото: Адель Файзуллина
Фото: Адель Файзуллина
Комментариев нет :
Отправить комментарий