«Наш век на земле быстротечен,
И тесен назначенный круг»
А. Ахматова.
Стихи Анны Андреевны Ахматовой (1889-1966) из цикла «Ташкентские тетради»[2] и воспоминания о ней современников прозвучали на литературно-музыкальном вечере в мае 2001 года в Художественном абонементе библиотеки НГУ. Устроитель и ведущая Ю.В. Лихачёва так и назвала его ёмкой ахматовской строкой: «Это рысьи глаза твои, Азия». Именно в этих стихах проявились не только острота духовного зрения и органичное восприятие Азии, но почти генетически родственное отношение к Востоку русского Поэта:
Это рысьи глаза твои, Азия,
Что-то высмотрели во мне,
Что-то выдразнили пдспудное,
И рождённое тишиной,
И томительное, и трудное,
Как полдневный термезский зной.
Словно вся прапамятьв сознание
Раскалённой лавой текла,
Словно я свои же рыдания
Из чужих ладоней пила.
1945.
На этот вечер меня пригласили официально заказным письмом по почте, и поэтому мало кто удивился моему участию в нём. Но на самом деле, никакого письма я не успела получить и приехала из Ташкента в новосибирский Академгородок по зову сердца, чтобы навестить там моего 25-летнего сына Павла, который после кончины его родного отца в 2000 году остался в пустой квартире один на один со множеством нерешённых моральных и бытовых проблем. А тут такое совпадение!
Утром после дальней дороги мне не здоровилось: сердце немного прихватило. Но к вечеру я надела самое красивое выходное платье из синего велюра, украшенное эмалевой брошью. Взяла под руку с одной стороны своего сына, вооруженного отцовской видеокамерой, и с другой, 16-летнюю племянницу Нину, гостившую в это время в Новосибирске. Мы вместе торжественно в приподнятом настроении отправились в университет на этот знаменательный поэтический вечер.
Литературно-музыкальный вечер, по современным меркам, неожиданно приобрёл международный, интернациональный характер. Я, жительница Ташкента, пересказала устные воспоминания моего учителя, профессора МГУ Э.Г. Бабаева (1927-1995) об Анне Ахматовой, чьим гидом он был в годы её южной эвакуации (1941-1944).
Об этом периоде А. Ахматова вспоминает в краткой автобиографии:
- Отечественная война 1941 года застала меня в Ленинграде. В конце сентября, уже во время блокады, вылетела на самолёте в Москву.
До мая 1944 года я жила в Ташкенте, жадно ловила вести о Ленинграде, о фронте. Как и другие поэты, часто выступала в госпиталях, читала стихи раненым бойцам. В Ташкенте я впервые узнала, что такое в палящий жар древесная тень и звук воды. А ещё я узнала, что такое человеческая доброта: в Ташкенте я много и тяжело болела.
В мае 1944 года я прилетела в весеннюю Москву, уже полную радостных надежд и ожидания близкой победы. В июне вернулась в Ленинград[3].
Э. Бабаев познакомился с Анной Ахматовой совершенно случайно. Пятнадцатилетнего подростка попросили отнести эвакуированной блокаднице авторские экземпляры только что вышедшей в Ташкенте в 1943 году книжки её стихов. С той встречи началась их многолетняя дружба. Он был счастливым и благодарным собеседником и близким другом А. Ахматовой в свои юные годы. Он помнил случайно обронённую ею фразу со ссылкой на одного старого остроумного писателя (быть может, это был А.Н. Толстой?), который назвал Ташкент времён эвакуации «Стамбулом для бедных»[4]. Сам Бабаев писал о родном городе военных лет: «В южном городе жизнь идёт открыто – во дворе. Большие дворы Ташкента, разноязыкие, населённые множеством народа, в годы войны были настоящими Вавилонами. Люди обменивались новостями, радостями и горестями, кажется, на всех языках земли. Но в центре всей жизни во дворе были дети…»[5].
Ахматова, имея широкий круг знакомых, Эдику Бабаеву доверила на хранение переписанную им самим детским школьным почерком рукопись «Поэмы без героя», а также свой автограф «Китежанки», над которыми она работала в Ташкенте. Ташкентский вариант оказался лучше позднейших авторских версий «Поэмы без героя», которую Ахматова закончила в 1962 году. Она писала её двадцать два года.
С Бабаевым Ахматова поддерживала переписку и по окончании её южной эвакуации. Из Москвы Анна Андреевна писала Э. Бабаеву, что тоскует по солнцу Туркестана. Она рекомендовала его на учёбу в Московский университет, подарила ему одну из своих книг стихов с надписью «дружески»[6]. Но Бабаев так и не смог воспользоваться рекомендательными письмами А.А. Ахматовой, Н.Я. Мандельштам, а потом и К.И. Чуковского - В.В. Виноградову и В.Б. Шкловского – Н.К. Гудзию.
Будучи студентом Ташкентского транспортного института, после первой же зимней сессии в январе 1946 года он приехал в Москву. Время было сложное, тревожное. Когда Бабаев появился на пороге квартиры И. Эренбурга с рекомендательными письмами, именитый писатель после короткой беседы с ним откровенно предупредил молодого поэта, мечтавшего перевестись из ташкентского технического института, в котором готовили инженеров, на филологический факультет МГУ: «Ни у кого не берите никаких рекомендательных писем. Не связывайте себя. Никто не может поручиться, что те имена, которые сегодня звучат обнадёживающе, завтра не окажутся отверженными. Поэт должен действовать на свой страх и риск. Зачем и кому это сейчас нужно – ссылаться на авторитет Анны Ахматовой? Одна такая строка может совершенно погубить вас»[7].
Слова писателя оказались пророческими. Бабаев вернулся в Ташкент, перевёлся сперва на физмат и потом с потерей одного года на филфак Среднеазиатского государственного университета. Вот тогда и вышло августовское постановление ЦК Компартии (1946 г .) о журналах «Звезда» и «Ленинград». Во время всеобщих гонений «хулителей искусства» в лице Жданова на А. Ахматову и М. Зощенко Бабаева направили в зоопарк, чтобы он там выступил с осуждением космополитизма автора «Поэмы без героя». Заодно осуждающе припомнили ему дружбу с ней.
«Здесь и сейчас, - вспоминал Бабаев, - вступал в действие закон подвижного человека, открытый Михаилом Зощенко: в хорошее время он хороший человек, в плохое – плохой, а в чудовищное – чудовище»[8]. В этом смысле Бабаев оказался «малоподвижен». В тот же день 19- летний второкурсник, не раздумывая, подал прошение об увольнении из университета и пошёл с неоконченным высшим образованием преподавать в начальных классах в школе.
Не все могли так мужественно поступить. Ташкентский художник и друг Э. Бабаева Рафаил Такташ (1926-2008), принёсший на суд Ахматовой свои стихи, сумевший взять у неё автограф к её книге: «На добрую память о встрече в Ташкенте», проявил малодушие и уничтожил эту драгоценную страницу в 1946 году, о чём впоследствии очень сокрушался: «Таким образом, я сам лишил себя чести, которой меня удостоила замечательная поэтесса. Но эту книгу стихотворений А.А. Ахматовой я сохранил и берегу её до сих пор»[9].
Для Бабаева это был момент истины и судьбоносного выбора – во всех чрезвычайных обстоятельствах оставаться порядочным человеком.
Эдуард Бабаев чётко осознавал, что за счастье быть собеседником Анны Ахматовой надо было платить: нельзя жить, «ничем не жертвуя ни злобе, ни любви». Впоследствии он долгое время расплачивался безмолвием за полногласие юности. В тридцать лет от роду он стал глохнуть и воспринял эту надвигающуюся глухоту как расплату или наказание за его любовь к голосу, к устной речи, к высокой поэзии вслух.
Ему так и не удастся поступить в Московский университет. Пройдёт много лет, прежде чем Бабаев осуществит свою заветную мечту и станет преподавать в МГУ, когда ему будет уже за сорок.
«В 1961 году я получил приглашение на работу в музей Л.Н. Толстого. Позднее я перешёл на работу в Московский государственный университет», - вспоминал Эдуард Григорьевич[10]. Путь к этой пристани займёт почти четверть века. «История литературы и журналистики 19 века» станет для него не предметом изучения, а «способом существования и образом жизни» (И. Волгин). Он читал лекции, перенеся инфаркт и игнорируя запреты врачей, до последнего дня и умер во сне в субботний день 11 марта 1995 года, пожелав передохнуть часок перед очередной лекцией – с приёмником на груди, из которого гремел жизнеутверждающий рок. Он не верил в неизбежность смерти и писал:
«Неужели я настоящий,
И, действительно, смерть придёт?»
Студенты и его коллеги воспринимали профессора Э.Г. Бабаева не как популяризатора классики и даже не интерпретатора её, но как доверенное лицо с характерным для него лаконичным «строфическим стилем». Всем своим интеллигентным обликом, манерой задушевно, доверительно говорить с каждым и своим физическим присутствием он внушал аудитории, что русская литература не только «предмет», но что она, действительно, существует, пульсирует в современности, как живой организм, а нас, студентов он называл не иначе как его «собеседниками».
В одной из почтовых открыток (2089 г .) он признавался мне: «Дорогая Гуарик! Я получил Ваше письмо. Спасибо за память. Очень хорошо помню Вас и Ваше дипломное сочинение. Я уверен, что в Ленинградском институте имени Репина, где вы так удачно дебютировали в качестве искусствоведа, Вас ждёт новая удача. Я теперь собираюсь на пенсию (годы прошли) и желаю вам, как всем моим собеседникам по университету, добра и счастья. С уважением: Э. Бабаев».
Я благодарила судьбу за то, что Э.Г. Бабаев был и моим литературным гидом по Москве и добродушным расточительным собеседником в годы учёбы в Московском университете (1970-1975). Его устные воспоминания об А. Ахматовой посмертно легли в книгу, позднее подаренную мне дочерью Бабаева - Елизаветой[11]. Мои воспоминания о моём Учителе вошли в очерк «Прогулки по Москве»[12], фрагмент из которых был позднее опубликован в главе «Страницы воспоминаний о Э.Г. Бабаеве» в сборнике текстов его лекций и мемуаров друзей и выпускников факультета журналистики МГУ о нём[13]. Так, спустя годы мы снова оказались вместе с моим Учителем на страницах книги из серии «Наше наследие», которая попала мне в руки совершенно случайно. Её подарила мне моя однокурсница Людмила Шевченко на юбилейной 35-илетней встрече выпускников факультета журналистики в 2010 году, купив последний экземпляр в книжной лавке под сводами нашей Alma-Mater.
Программу литературно-музыкального вечера в НГУ после моего выступления продолжила Екатерина Тетельман из Иерусалима. Она с душевной проникновенностью, трепетно прочитала наизусть стихи А. Ахматовой из цикла «Луна в зените» (1944): «Когда лежит луна ломтём чарджуйской дыни…», «Я не была здесь лет семьсот…». Известно, как ревностно относилась Ахматова к звучащему слову, и даже слушая граммофонную запись своего низкого глуховатого голоса, она сдержанно и строго оценивала: «Ничего…».
Сергей Ступаков из Санкт-Петербурга и Валентина Дюдуи из Новосибирска изысканно исполнили узбекские национальные произведения в обработке А.Козловского. Алексей Козловский, талантливый композитор, жил в Ташкенте, преподавал в Узбекской государственной консерватории. Он написал музыку к Прологу ахматовской «Поэмы без героя», которая росла и формировалась в Ташкенте практически у него на глазах. И друзья знали об этом.
В этот «назначенный круг», наряду с Эдуардом Бабаевым и его другом, будущим историком Валентином Берестовым, Фаиной Григорьевной Раневской, Еленой Сергеевной Булгаковой, Надеждой Яковлевной Мандельштам, Ксенией Некрасовой входили супруги Галина Лонгиновна и композитор Алексей Фёдорович Козловский, которому А. Ахматова посвятила стихи «Явление луны» и «Как в трапезной»:
Как в трапезной – скамейки, стол, окно
С огромною серебряной луною.
Мы кофе пьём и чёрное вино,
Мы музыкою бредим… всё равно.
И зацветает ветка над стеною.
И в этом сладость острая была,
Неповторимая, пожалуй, сладость
Бессмертных роз, сухого винограда.
Нам родина пристанище дала.
Так, самая страшная война, - обобщит позднее И. Волгин, - свела армянского мальчика Э. Бабаева, генетически связанного с древней культурой и безоглядно влюблённого в российскую словесность, под звёздами Средней Азии, на дальней окраине империи, с теми, кого при иных условиях и обстоятельствах он никогда бы не смог увидеть, а тем паче, войти в этот «назначенный круг».
Тот памятный вечер продолжился в гостях у Юлии Вильевны Лихачёвой, которую попросту в узком дружеском кругу называли Юлечкой, невзирая на её почтенный возраст. Шумное застолье объединил пушкинский завет: «Друзья, прекрасен наш союз!/Он, как душа, неразделим и вечен…»
Поклонники поэзии А.А. Ахматовой, не знавшей границ, - ведь в искусстве и любви границы не признаются, - снова читали её стихи, посвящённые Азии:
Заснуть огорчённой,
Проснуться влюблённой,
Увидеть, как красен мак.
Какая-то сила
Сегодня входила
В твоё святилище, мрак!
Мангалочий дворик,
Как дым твой горек,
И как твой тополь высок...
Шехерезада
Идёт из сада…
Так вот ты какой, Восток.
«Луна в зените».
Ташкент, 1942-1944.
По возвращении в Ташкент я стала частым посетителем и участником заседаний Общественного клуба-музея А. Ахматовой «Мангалочий дворик», который был создан в 1999 году А.В. Маркевич при поддержке председателя РКЦ Уз. С.И. Зинина. Музей перешагнул свой десятилетний юбилей, пополнился новыми поступлениями. При нём работают пять творческих объединений, образовались контакты с ИМЛИ им. Горького (Москва), с музеями А. Ахматовой в Санкт-Петербурге «Фонтанный дом» и «Серебряный век». Здесь состоялась презентация моей первой книги стихов «Близкое эхо» в 2003 году. Здесь я познакомилась с Вадимом Муратхановым, Евгением Абдуллаевым, Алексеем Кирдяновым, позднее Александром Евсеевым, Виктором Клепиковым и другими ташкентскими поэтами, а также композитором и исполнителем авторских песен Геннадием Арефьевым. Здесь проходили прекрасные незабываемые творческие вечера народного поэта Узбекистана Александра Файнберга. Именно здесь на протяжении вот уже 11 лет звучат стихи А. Ахматовой и «серебряного века». И радостно видеть, что в наши дни значительных перемен не иссякает интерес к творчеству и выдающейся личности Поэта. Во многом, это заслуга неизменного общественного директора музея «Мангалочий дворик», двери которого всегда открыты для любителей русской словесности.
А.В. Маркевич рассказывает:
- Музей Ахматовой ежегодно отмечает три даты – это день рожденья Ахматовой – 23 июня (1889), день её ухода в вечность – 5 марта (1966), день рожденья музея – 18 декабря (1999). К ним прибавилась ещё одна знаменательная дата - 9 ноября 2011 года исполнилось 70 лет со дня пребывания А.А. Ахматовой в Ташкенте.
Наш «Мангалочий дворик» много лет проводит экскурсии по музею, где собраны свидетельства её жизни в нашем городе. Одно из них – подарок поэта Зои Тумановой – ташкентское издание избранных стихов А. Ахматовой с автографом дарителя. Мы посвящаем Анне Ахматовой и её ближайшему поэтическому окружению «литературные гостиные» последний четверг месяца, а также в юбилейные даты.
Конкурсы чтецов, поэтов, романсы на стихи Ахматовой позволяют проявить участникам и свои таланты. Да будут бессмертны поэзия А. Ахматовой в нашей памяти и любовь к ней!
Среди экспонатов музея, представленных ташкентскими современниками А. Ахматовой - З.А. Тумановой, Н.Г. Зайко (дочерью С.А. Журавской), Д.А. Рашиди, Р.Х. Такташом, Х.Х. Алимджановой (дочерью Х. Алимджана и Зульфии), а также архивных материалов поэтессы Н. Татариновой, серийных выпусков ахматовского ташкентского альманаха «Мангалочий дворик» самым дорогим для меня остаётся фотография юного Эдуарда Бабаева со своей невестой Ларисой в его счастливую пору вхождения в «назначенный круг».
«И всё же назначенный круг оставался прежним, - вспоминал Э. Бабаев.
- Вам надо записаться в настоящую библиотеку, - сказал Корней Иванович Чуковский.
- И поступить в университет, - добавила Анна Ахматова.
А что было сверх того, всё было от лукавого»[14].
Назначенный судьбоносный круг – именно это пространство поэзии и духовных связей в нём с выдающимися деятелями русской культуры ХХ века – Анной Ахматовой, Борисом Пастернаком, Николаем Харджиевым, Надеждой Мандельштам, Ксенией Некрасовой, Владимиром Луговским, открытое в юности, обрекло юного отрока на вечное служение музам, главную из которых Клио он называл «Музой Ахматовой».
А. Ахматова признавала только одного учителя - А.С. Пушкина: «Онегина воздушная громада, как облако, стояло надо мной». Но Азия вошла органично в стихи Ахматовой. Это слияние русской и узбекской культуры раскрывает перед нами загадочный «восточный прищур северных ритмов в ахматовской лирике» (С. Сомова)[15].
«Пиры нищих» были знамениты не угощением или винами, а «шумом стихотворства» и «колоколом братства»[16], - вспоминал Э. Бабаев о Ташкенте сороковых годов.
Отрадно, что мандельштамовские «шум стихотворства» и «колокол братства» неистребимо звучат в пространстве поэзии и в нашем суматошном (сумасбродном-?) 21 веке.
2001/2011
[1] Багдасарова Г.Пространство поэзии (сокр в-т). -//Наука в Сибири, май 2001.
[2] Ахматова А.Избранное. – Т: Советский писатель, 1943. Был отпечатан в ташкентской типографии №2.
[3] Ахматова А. коротко о себе. В книге: Лирика. – М.: Художественная литература, 1990., с. 7
[4] Бабаев Э. Назначенный круг. В книге: Воспоминания. – СПб: ИНАПРЕСС, 2000., с. 101
[6] Ахматова А. Стихотворения. – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958. Надпись: «Эдуарду Бабаеву на память о моих годах в Ташкенте. Дружески: Ахматова, 12 мая 1959 г . Москва».
[7] Там же, с. 121
[8] Бабаев Э. Назначенный круг. В книге: Воспоминания. – СПб: ИНАПРЕСС, 2000., с. 125
[9] Ахматовский ташкентский альманах «Мангалочий дворик» - Т.: Клуб-музей Ахматовой РКЦ Уз., 2003., с.54
[10] Там же, с. 332
[11] Бабаев Э. Назначенный круг. В книге: Воспоминания. – СПб: ИНАПРЕСС, 2000., с. 83-127
[12] Багдасарова Г. Прогулки по Москве. В книге: Близкое эхо, 2 том. – Т,, 2006., с. 220-238
[13] «Надо читать трудные книги» - В книге: Бабаев Э. «Высокий мир аудиторий» - М.: Факультет журналистики МГУ, 2008., с. 503
[14] Бабаев Э. Воспоминания. – Санкт-Петербург: ИНАПРЕСС, 2000., с. 127
[15] Сомова С. « Мне дали имя – Анна». Ахматовский ташкентский альманах – Т, 2003., с. 51
[16] Бабаев Э. Воспоминания. – Санкт-Петербург: ИНАПРЕСС, 2000., с. 141
